и предается грезам наяву. «Мы приехали, моя Вечная!». Это было либо где-нибудь на берегу моря, либо в чаще леса. Отец брал жену за талию и опускал на землю. «Ты слишком балуешь меня, милый супруг. Нужно, чтобы иногда я двигалась и без твоей помощи!» – «Хочу недоставать тебе, когда я умру!».
… Я услышал, как по дороге скачут лошади. Вот они остановились у нашего дома. Мама уже спустилась по внутренней лестнице и побежала к коляске. Не успел я полюбоваться лошадями, по которым так соскучился, как уже очутился в коляске, на своем старом привычном месте.
Козмас прищелкнул языком, хлопнул плетью, но вдруг резко натянул поводья. Он смотрел поверх коляски: кто-то сделал ему знак подождать.
Дверца коляски открылась, и дед поставил ногу на ступеньку. Его борода пахла мылом.
– Поеду с тобой, – сказал он дочери.
– Нет, не нужно, отец! Со мной Йоргакис.
Мама резко подняла руку, дав знак извозчику трогать.
– Йоргакис, сядь рядом со мной.
Она указала мне на место отца.
– Козмас! Остановишься у грунтовой дороги.
Я знал это место. Мы уже ездили туда с отцом в солнечный зимний день. Это было самое дикое место на всем побережье. Мы назвали его «Царство Киклопа».
Мама отодвинула штору со своей стороны, обращенной к морю. С другой стороны за нами устремлялись отражения листвы аллеи. Мальчишка, взобравшийся на шелковицу, бросил мне в лицо веточку.
– Мама!..
Глаза у нее были закрыты. Исхудавшая грудь колыхалась под легким платьем. По бледному лицу текли зеленые капли.
На повороте Козмас придержал лошадей: мы догнали похоронную процессию и оказались вынуждены следовать в ее хвосте. Желтое облако ворвалось в коляску. Колеса заскрипели, перемалывая пыль. Нетерпение овладело мной: я испытывал стыд и в то же время возмущение.
– Давай вернемся, мама?
– Опусти свою штору!
Мы оказались в темноте, окруженные страшным скрежетом. Звуки псалмов проникали сквозь верх коляски, словно пели у нас над головами. Конца нашим мучениям не было видно.
Вдруг резкий толчок отбросил наши тела назад: лошади понеслись безудержным галопом. В темном ящике, где мы оказались, эта скачка возмутила меня еще больше. Мама подняла штору с моей стороны, и закат солнца ринулся на нас, зажег уголек на пуговицах моего пиджака, приклеил золотые плиты к кожаным сиденьям. Отовсюду доносился запах лака. Я в ужасе ухватился за маму. В ее темных глазах, больших, как яйца, кружились строем деревья на занавесе огня…
Чуть погодя громовой рев оглушил меня. В глазах у мамы катился целый лес штыков: мимо, навстречу нам проходил возвращавшийся с учений полк. Из песни солдат я успел разобрать, что смерть сладостна.
Галоп прекратился: я понял, что мы поднимаемся по склону холма. Коляска стонала на подъеме.
Мы поднялись наверх. На этот раз закат окутал нас.
– Мама, мы приехали.
– Зови
