ты не видел, что они терпят мучения и страдания?
– За совершенные ими же преступления страдают! – вмешался кир-Фотис.
Он не сдавался и с силой плюнул перед собой, желая показать, что его тошнит.
– Они – православные, кир-Фотис! – твердо повторила тетя. – Почитают Иисуса Христа. На родине у них есть семьи, которые кручинятся о них, дети, которые смотрят им в глаза.
– Не хочу тебя слушать, кира-Русаки! Разве ты не знала Анагностиса, сына Лукаса? Он погиб, попав им в руки.
– Этот несчастный умер в плену.
– Вот именно! Всех, кто попадет к ним в неволю, они мучают.
– Замолчи! Замолчи, прошу тебя, кир-Фотис… У нас ведь дети там!
Она имела в виду на Салоникском фронте.
Мы оказались в масличной роще. Деревья смыкались куполом у нас над головами. Цикады трудились своими пилами. На повороте дороги прямо в лицо нам повеяло свежестью. Вода низвергалась струей в деревянную емкость, текла затем в каменный желоб, а уже оттуда падала в водоем. Здесь цикады больше не звенели: крылья мерзли у них от прохлады. Теперь пели лягушки.
– Видишь этот садик? Это – наш, – сказала тетя, указав на полоску поля между камышами, внизу в овраге. – Когда мой Левтерис был со мной, садик был зеленым.
– Теперь поливать его буду я!
– Да сподобит меня Бог увидеть это! И ты – такой же.
Она имела в виду моего покойного отца и всех из нашего рода.
Вспомнить о них было самое время: мы проезжали мимо сельского кладбища. Пара кипарисов, мужской и женский, чернела у церквушки: капли, стекавшие с крыши, помогли им вырасти. Каменная изгородь поросла сверху травой. Я успел заметить, что некоторые плиты отпали от массивных надгробий.
– Поросло травой наше кладбище! – воскликнула тетя. – Парни наши умирают в чужих краях.
– Правильно сказано, кира-Русаки! О стариках Смерть забыла.
Старый Фотис глубоко вздохнул и продолжил:
– Когда-то говорили: «Не тронь меня, Смерть, дай еще порадоваться!» – а теперь говорят: «Приди и возьми меня!».
– Письма от твоего Стилианоса не было?
– Эх, с самого святого Константина ничего нам не написал.
– Еще и месяца не прошло. Не нужно роптать!
– Ты по себе знаешь.
Копыта животных застучали по мостовой.
– Уже подъезжаем, Йоргакис, – сказала тетя.
Каменные ограды скрывали от нас сады. Через решетчатые ворота я успел разглядеть абрикосовые деревья с плодами, стоящие кругом смоковницы и беседки из винограда. У стены журчала вода, которая текла по канаве, проходившей через отверстие, чтобы орошать следующий сад. Деревня пахла конским навозом и жасмином.
– Это – Пиги́.
Мы два или три раза свернули в узких улочках, не встретив нигде ни души. У окрашенных в синий цвет ворот со стрельчатым верхом мой ослик остановился сам по себе.
– Вот и наш домик, – сказала тетя.
