въевшаяся вековечная грязь, только у больного она была не такая отчетливая как у братьев.
– Да их рисовать надо!– продолжал восхищаться Венька и предложил мужикам сфотографироваться на телефон.
Те поднялись, приосанились и собрались было составить композицию, как Александра Ивановна строго произнесла:
– С больными фотографироваться запрещено!– причем, было полное впечатление, что она всю семью считает за больных.
Мужики облегченно заняли прежнее положение и стали негромко переговариваться, обсуждая какого-то Ваську, который недавно попал в милицию по пьяному делу. Больной горячо сочувствовал этому Ваське и качал головой. Мать в разговор не вмешивалась, но своими гримасами регламентировала беседу.
Венька разочарованно вернулся к разговору:
– Ну и что ты думаешь, как выбираться отсюда поскорее?
– Да сейчас пока в надзорке… в наблюдательной палате,– я понял, что мои друзья не могут представить себе эту “особую” палату,– это, в общем, просто палата, в которой больные с обострением лежат,– друзья напряглись,– и такие “новенькие” типа меня,– поспешил я добавить.
Я замялся, потому что не знал, сколько меня еще в этой палате продержит доктор. Венька спросил меня, как зовут медсестру и тут же обратился к ней как к доброй соседке по подъезду:
– Алевтина Ивановна, а когда Илью могут отпустить из надзорки?– как будто спросил о ее внуке.
Та откликнулась ровно так же, как и любой, на кого Венька распространял свои чары-обмякла и заулыбалась:
– Да вот завтра будет обход, тогда и выведет и из надзора, и из наблюдательной палаты,– потом немного подумала, пришла в себя и уже обычным строгим голосом заключила,– если не успеет нарушить режим.
Она была явно раздосадована на себя за то, что так быстро потеряла бдительность от венькиного шарма, отбросила сканворд обратно на подоконник и принялась сверлить взглядом плакат, призывавший мыть овощи и фрукты перед едой. Венька еле заметно кивнул на нее и самодовольно ухмыльнулся. Он продолжил узнавать мои перспективы:
– А когда тебя выведут из надзорки, что ты будешь делать?
Я и сам еще не до конца уяснил, какими правами и свободами я буду вознагражден в этом случае, спросить у персонала почему то постеснялся, а общение с Усатым и Недовольным ограничивалось только приветствиями поутру. Они держались от остальных в надзорке отчужденно и в основном перетирали одно и то же: про огород, про “прежнее” время, про цены, которые все растут и растут, а потому и я не набивался к ним в приятели.
– Ну, я смогу ходить по всему отделению, у меня будет тумбочка, в нее буду складывать книги, печенье, чай и все такое. Смогу ходить на прогулку, правда, ее пока не было, потому что морозно, и я не знаю, где вообще она проходит,– сказал и сам удивился, как это мелко прозвучало в присутствии моих
