«идиотка», но сдержалась. – Прощайте.
И громко стуча каблучками по паркету, направилась в прихожую. Лидия, расхохотавшись, прокричала ей вслед – тоном Екатерины, прогоняющей графа Орлова:
– Картошка на тумбочке, не позабудьте! И знайте, ваш Юрочка ничем не лучше Блока.
Бася с сожалением взглянула на картошку. Приготовить под селедку – Юрка был бы счастлив. Муж последнюю неделю обессилел. Не хотел ничего, даже самого прекрасного.
Бася надела пальто, не торопясь застегнула все пуговицы, спокойно намотала шарф. Из комнаты тем временем неслось:
– Незаконный плод чрева твоего сгинет в корчах! В руинах прóклятой богами, обреченной на заклание столицы!
Бася хмыкнула – снова на «ты»? Ну да, стилистическое чутье, поэтесса. Что там за столица ей пригрезилась – Петроград, Москва, Берлин? Вероятнее всего, Париж. Самая подходящая для двух француженок. Хлопать дверью Барбара не стала.
Выйдя на улицу, расхохоталась. Пыталась взять в руки себя, не могла. Так и прошла полпути, притягивая взоры пешеходов, и не замечая ничего – ни кучек еще не оттаявших нечистот, ни первых луж, ни даже того, как окликнули с грузовика: «Эй, веселушка, давай-ка с нами на Деникина!»
И это дурацкое сравнение Юрия с Блоком!
3. Статуя Свободы
На Аделину Бася наткнулась возле подворотни. Та Барбару словно не заметила, резко свернула в сторону, бросилась мимо забитого парадного к Остоженке – и немедленно споткнулась о кучу, которую только что успешно обогнула Бася. Испугавшись, что девочка упадет – и куда! – Бася кинулась Але на выручку. Рискуя выронить бесценные полбуханки, полморковки, селедку и картошку.
– Алечка, осторожнее! Форменное безобразие, куда только дворники смотрят.
Аля, спасенная от низвержения в навоз, глядела на спасительницу с испугом. Быть может, ее смутила фраза о дворниках? Те давно превратились в анахронизм, а в прежние времена, как известно, сотрудничали с полицией.
– Здравствуйте! – подсказала ей Барбара.
– Здравствуйте, – пролепетала бедолажка.
– Зайдемте? Выпьем чаю, Юра будет рад.
– Что?
Рыженькую девочку из Западного края Юрий в разговорах с Басей называл «мадмазель Ривкина», за что подвергался суровым порицаниям – как злостный, почти что польский юдофоб. Но Аля ему всё же нравилась, как нравилась она и Басе. Скромная, тихая, тоненькая, робевшая перед огромным городом актрисочка из студии «Багровый Луч» трогала сердца не одних только мужчин. Тем было достаточно красивых черных глазок и девятнадцати половозрело-свежих лет, тогда как женщины, по крайней мере Бася, прозревали за нежным средиземноморским личиком тонкую, артистическую душу – и вековую скорбь всеми гонимого племени.
Перед последней октябрьской годовщиной студия «Багровый Луч», по совету поэта Мариенгофа, пригласила Юрия писать декорации к спектаклю о самом Сен-Жюсте. Бася, по совету все того же Мариенгофа – довольно, кстати, интересного
