как со взрослым. И Люс был благодарен ему за это. С мамой было сложнее – порой она донимала сына опекой, забывая о том, что Люсу уже четырнадцать. А через четыре месяца будет целых пятнадцать!
Люс вздохнул и, чтобы отвлечься от грустных мыслей о маме, решил понаблюдать за жизнью в порту. Удивительно, но здесь шумная гавань юношу не угнетала, как в Падоко, а, наоборот, вызывала любопытство. Чего только стоили люди – разных цветов кожи, в невиданных одеяниях. Люс заметил, что смуглых, должно быть, местных, одетых в белые рубахи и белые штаны, было больше всего. Портовые ходили босиком, так же, как и матросы, которые даже на берегу не изменяли своей привычке.
Были здесь и приезжие из других стран, наверное, из самого Зафирата – страны золотых песков, жгучего солнца и ультрамарина – их черная как смоль кожа лоснилась и блестела, головы венчали причудливые тюрбаны, а яркие, пестрые одежды тащились по полу. Так выглядели либо богатые купцы, либо знатные люди, прислуга же вовсе носилась в одних шароварах.
Торговцев с севера и запада узнать было проще – по бледным лицам, раскрасневшимся от непривычного солнца. В их простых, без вычурности, одеяниях не было броских, радостных цветов: преобладали темные, коричневые, серые. И разговаривали они под стать одежде: сдержанно, но твердо, в отличие от чернокожих и смуглых, которые много улыбались и много болтали.
Люс жадно разглядывал все вокруг, пожалев о том, что не взял с собой бумагу и краски: такой богатый материал для живописи!
Вскоре подошел отец и сообщил, что на разгрузку и на ремонт корабль сможет встать только через два дня, а значит, есть возможность хорошенько отдохнуть. Отпустив обрадовавшихся этому известию матросов, Алаин предложил сыну позавтракать.
– Я отведу тебя в таверну под названием «Тимьян и тамаринд». Готовят там – пальчики оближешь!
Сейчас Люс с удовольствием съел бы все, что угодно, кроме до смерти надоевшей пищи, которую готовил корабельный повар. Скорее всего, Алаин думал также.
Преодолев пару кварталов, отец и сын, покинули портовую часть города и двинулись вглубь. В Хегоальдеко словно все было белым – даже мостовые выложены светлым кирпичом. Однако чем ближе к центру, тем веселее и ярче становилось внешнее убранство зданий. Рамы, ставни и двери были выкрашены в теплые солнечные цвета – желтые, оранжевые, терракотовые, красные. Изредка попадались зеленые и голубые краски. Некоторые двери и ставни были расписаны: на одних изображались вьющиеся деревья, на других – морские волны, на третьих – звери или птицы, на четвертых – всевозможные цветы. Рисунки везде были разные и нигде не повторялись.
Почти возле каждого порога стояла кадка с мандариновым, лимонным или персиковым деревом. Широкие улицы были усажены белым миртом и желтой акацией. Нежный аромат, исходивший от цветущих растений, кружил голову.
Солнце катилось к зениту, и людей становилось больше, особенно ближе к центру города. Иногда приходилось даже толкаться сквозь пеструю разношерстную толпу. Вскоре Алаин и Люс
