лучше в каюту, тебе нужно еще немного отдохнуть. А я распоряжусь, чтобы принесли обед. Ты, наверное, голодный?
Юноша вяло кивнул, почувствовав урчание в желудке, и поплелся обратно.
Через полчаса ему принесли бульон, сыр и пару кусочков хлеба. Люс вздохнул, вспомнив наваристые мамины супы, но голод заставил вмиг уничтожить обед.
Все это время молодой человек размышлял над загадкой своего появления на корабле, над историей, которую рассказал ему отец. «Уж не связан ли с этим тот странный старик? – вспомнилось Люсу. – Так необычно вел себя. И говорил. Подарил вдруг дорогие краски…». Юноша неожиданно поперхнулся и закашлялся. «Краски! Может, в них все дело? А может, этот… как его там… Зоам Була – колдун? И краски он подарил волшебные?» Люс тряхнул головой. «Нет! Чушь какая-то! Не может этого быть! Впрочем, того, что сейчас происходит, тоже быть не может».
Юноша отставил пустую тарелку и, тяжело вздохнув, устало откинулся на стуле. «Хоть бы кто подсказал… Этот Зоам Була наверняка что-то знает. А как его теперь найдешь? В Падоко, видимо, мы не скоро попадем. Отец сказал что-то про Хегоальдеко. Скорее всего, корабль направляется туда. Быть может, там мне что-нибудь удастся узнать… Либо я, наконец, проснусь. В общем, что бы это ни было – сон, реальность, колдовские проделки, чудесные перемещения, сейчас я ничего не могу сделать».
Успокоив себя такими мыслями, Люс расслабился и, стараясь ни о чем больше не думать, незаметно задремал на стуле. Им овладел беспокойный сон, в котором все было синим: море, небо, земля, даже солнце. Какой-то человек с ледяными глазами кобальтового цвета протягивал ему руку, словно приглашая куда-то войти, но Люс не соглашался, и тогда человек растворился, оставив после себя хищную улыбку. Юноша попятился назад и, оступившись, провалился в пустоту.
Люс распахнул глаза. Сердце стучало с удвоенной силой, а на лбу выступила испарина. Напротив него, за другим концом стола, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, с прикрытыми веками отдыхал Алаин.
Юноша поднялся со своего места и, разминая затекшие конечности, поглядел в окна. По сиреневому небу были размазаны светло-желтые облака, а ближе к горизонту – огненно-рыжие. Золотой диск солнца, окруженный красноватым сиянием, наполовину погрузился в морскую пучину.
Люсу нестерпимо захотелось рисовать. Он повернулся к отцу и осторожно кашлянул. Алаин вздрогнул и открыл глаза.
– Я хотел узнать, взял ли я с собой краски и бумагу, – проговорил юноша.
Алаин потянулся и, зевнув, коротко бросил:
– В сундуке лежат.
Люс немедленно кинулся открывать тяжелую крышку.
– А я уж понадеялся, что про краски ты не вспомнишь, – вздохнул Алаин.
– Почему? – удивленно спросил юноша, но от сундука не оторвался, продолжая копаться в нем.
Алаин подошел к буфету и достал из него круглую фляжку на цепочке. Сделав пару глотков, он ответил:
– Не дело это для настоящего мужчины. Мне хочется, чтобы ты пошел по моим стопам, как я –
