Он был высок, строен и хорош собой – снежнокожий, сероглазый, с римским профилем и охапкой пшеничных кудрей. Его отца перевели из столицы главным инженером на провинциальный завод. С таким одноклассником хотелось сойтись поближе: парни потянулись за дружбой, девочки за любовью. В длинном листе ожидания Ева оказалась последней, позади толстых и картавых, даже после соседской дочери с волосами цвета козы, разделенными на пробор с перхотью.
Так ужасно быть красивой лишь наполовину. Двадцать восьмого сентября Павла посадили с Евой. Она застыла на несколько часов, словно Галатея, боясь повернуть голову, чтобы не развеять миф. И целых пять уроков Ева была тихо счастлива. А на шестом пятно вызвали к доске. Задача по физике никак не хотела решаться быстро и правильно.
– Прекрати смотреть на меня одним глазом, заправь челку за ухо! Ты же из-за нее ничего не видишь! – приказала учительница.
Ева под дружное, но не дружеское хихиканье класса показала Павлу лакмусовую метку.
– Надеюсь, это не заразно, – сказал он и отодвинулся к краю парты.
А двадцать девятого сентября Павел пересел к более безопасной перхоти. И теперь довольная соседская дочь блеяла на переменах громче черной козы. Недолго. Примерно до жертвоприношения козлят. Павел предпочитал разнообразие и подсаживался к одной, потом к другой… Прямоугольник класса быстро трансформировался в треугольник, а после в порочный круг. Павел приглашал девушек в кино, затем в кафе, после в гараж, где стоял его мотоцикл и автомобиль отца. Брал, что положено по роду (ну неспроста ведь этот римский профиль) и по статусу отца, а затем выбрасывал, как надкушенные червивые яблоки. Ева осталась нетронутой, хотя сама жаждала соблазнить Павла Эдемским плодом.
Она высаливала слезами распустившуюся уже во всю щеку звезду, шлифовала ее о подушку и с горечью подсчитывала, как ходики отмеряют секунды, минуты, часы, дни, месяцы прожитые безответно. Не помогало. Звезда светила все ярче, лучи становились все длиннее. Один из них проник в Евин рот, и теперь, когда она говорила, складывалось впечатление, что она жует красную нить. Вот только нить не выводила из лабиринта, а наоборот, заставляла страдать сильнее, сильнее, еще сильнее. Раньше в школе над ней смеялись, теперь же брезговали и никак не могли оторвать взгляд от щеки, как от уродства прокаженного.
Мать наконец-то скинула рабочую робу, оставила на пару вечеров шинки и повела Еву к местным светилам. Солидный умный и бесплатный доктор (по словам бабушки) находил внешний вид невуса занимательным, он так и сказал:
– Какой занимательный гипертрофичный невус! Вы растете, и он вместе с вами, голубушка. В любом случае абсолютно неопасный, просто родимое пятно, – доктор верил в ересь, которую нес, так же искренне, как священник в силу Божью.
На всякий случай поехали на другой конец города ко второму шарлатану. Платному. В итоге за двухдневную ставку матери потеряли
