style="font-size:15px;"> Наступил март. Ева не по-весеннему увядала. Популярность сходит быстро, как опаленный солнцем снег. Снова отрастила челку, притихла в церковном хоре и повторно влюбилась в Павла. Но завидовала теперь обычным девочкам: на равнине спокойнее, ибо на высоте дуют переменные ветра, а в низине затхлый болотный воздух да квакающее одиночество. Через неглупого божьего слугу после бабушкиных пожертвований – вновь основательных, Ева попросила у Господа сделать ее самой обычной. И была услышана.
Другие просьбы передала Богу Генрика. Безо всяких денежных вложений, авторитет отца был надежнее любых монет. Вторичная звезда желала блистать с новой силой, раз уж пятно не выводилось. Мечтала поехать в столицу, найти сумасшедшего фотографа и снова воссиять с обложек новых номеров. Но то ли святой отец осуждал жадность и не донес в истовых молитвах желания Генрики, то ли ангелы в небесной канцелярии что-то напутали: поездка в столицу случилась, но все пошло не так.
Ваятеля глянцевых звезд нашли быстро, уговаривали долго и сулили приличные гонорары.
– У тебя в запасе целая стая пичуг, так потрать с десяток на мою Генрику! – требовал заместитель директора завода. – Я ведь тоже жил в столице, тут дорогая любовь и самые вкусные фаршированные перепелки. Или ты предпочитаешь перепелов?
– Твоя правда, – подмигнул фотограф. – Но мне больше не нужна астральная девушка. Звезды уже всем наскучили. К тому же я собираюсь перейти работать в мужской журнал, на свете много не только красивых девушек, но и симпатичных юношей.
Что тут возразить? Просто потеряли время на глянцевого прохиндея и вернулись ни с чем. Лучше бы потратили драгоценные часы на столичных дерматологов. Но момент был упущен. И когда в апреле березы дали живительный сок, звезда начала сочиться красно-бурой слизью, пускать щупальца глубоко в ткани и питаться плотью Генрики. В мае снова были поездки в столицу, но уже за приговором: все очень и очень плохо. Звезда оказалась меланомой, проросла сначала в правом глазу, потом в левом, растеклась по лимфоузлам, добралась до легких и укоренилась в желудке. На выпускном балу Генрики не было.
Жизнь превратилась в невыносимую черную боль, которая исчезает только со смертью. Подделка под звезду окончательно дотлела в багряной печали сентября и канула в могильную вечность. Во время отпевания и похорон лицо Генрики прикрыли кружевом – та, когда-то красивая, изящная мушка, закрашенная сначала помадой, а позже протравленная химией внешней и химией внутренней, выглядела совершенно неэстетично. Ева плакала. Все плакали. И пусть не вслух, но жалели теперь и Еву – вдруг ее лицо тоже придется спрятать под ажурным саваном. Не пришлось. Спасибо пожертвованиям бабушки.
Дальнейшая жизнь Евы складывалась, как нельзя лучше, а вернее, как нельзя обычнее. Она окончила школу с аттестатом и планами на жизнь ниже среднего. И сразу же, минуя теорию,
