несмотря на укороченный вариант доклада, Магомедов доложил, по существу.
Ещё в тридцатые года прошлого столетия товарищ И.Сталин официально заявил: «В СССР национальный вопрос решен полностью». Сказал – как отрезал. И никто не посмел уточнить у великого кормчего, как он решен. Замполиты же продолжали долдонить, что все народы в СССР живут в братском мире и согласии. Мы им верили.
В учебном отряде большое внимание уделялось внешнему виду. Как предписано Строевым уставом, заместители командиров каждое утро перед ротным построением проводили проверку внешнего вида личного состава. Избежать которого – было невозможно. Матрос должен был всегда аккуратно одет, а точнее форма должна быть чистой и поутюженной. Это удавалось легко, так как на грязные работы нас практически не привлекали. За исключением уборки ротных помещений и учебного корпуса. Кроме того, матрос был быть побрит и иметь аккуратную стрижку. Чтобы не было расхождений в толковании слова «аккуратная», старшины нам сразу довели значение этого слова: стрижка должна быть близкой к нулю. Вот тут-то у нас в начале службы и возникали проблемы, так как настоящих парикмахеров среди нас не было – мы вынуждены были учиться стричь друг на друге и притом ножницами. В одно из воскресений, когда личный состав в свободное время был предоставлен сам себе, что случалось крайне редко, а точнее готовился к следующей учебной неделе: кто сидел на баночке просто в кубрике, кто гладил форму, а роте в это время разворачивались представление.
Сначала бешенной лошадью по ЦП (центральный проход) проскакал один из джигитов «Бешенной дивизии», при этом в конце прохода он с галопа на шаг не перешел, а подпрыгнул и ласточкой залетел под ближайшую к стене койку в кубрике. С небольшим интервалом на ЦП нарисовался второй джигит. Вид его был ужасен. В одной руке он держал окровавленные ножницы и грозно ими щёлкал. Он был весь в крови и прилипшими к ней волосами. Кровь стекала на форму из наполовину разрезанного уха. С криком: «Алык! Ыды садыс! Тэпер я тэбя стрыч буду» – пострадавший бегал по кубрике и искал своего парикмахера. Последний безмолвно лежал под шконками и не вылез оттуда, пока старшины не вмешалась и не предотвратили дальнейшее кровопускание. А вечером этот недостриженный джигит, с наложенными швами на ухо, и его несостоявшийся парикмахер весело на своем языке щебетали в углу кубрика. Земляки. И этим все сказано.
Алкаш
I
Учёба в учебном отряде шла своим чередом, а я умудрился загреметь в военный госпиталь и заработать прозвище «алкаш». Во всём виноват Ленинградский климат. Мне, белорусскому парню, до безобразия нравились эти чудесные белые ленинградские ночи, время влюбленных и романтиков. У меня долго в уме не укладывалось, как это возможно: ложишься спать светло, встаёшь – всё также светло. Только не понятно: а где же солнце? И сам собой выплывал каверзный вопрос: «Как ленинградские парни девок тискают? Ведь всё видно. Это сколько нужно храбрости иметь, чтобы первый раз в светлое время
