не может ставить себя выше другой.
Только в учебном отряде я понял, настолько большая наша Родина – Советский Союз. Здесь я встретился со многими представителями Средней Азии и горного Кавказа, а также другими национальностями. В нашей роте все эти представители «великого и могучего» были собраны в 4-ом взводе. Их обучением (хотя для меня осталось тайной, чему их учили кроме русского языка) занимался замкомвзвода, старшина первой статьи, армянин по национальности по имени Армен. Армен к моменту призыва окончил три курса Ереванского государственного педагогического института. Свободно владел как русским, так и французским языком. Несмотря на его маленький рост, личный состав, наплевав на требование уставов, первое время уважительно называл его «Началныка». Проблема в том, что большинство с трудом говорила на русском языке, а читать и то с трудом могли лишь единицы, поэтому выговорить уставное «Товарищ старшина первой статьи, разрешите обратиться» для них было подобно тому, что для нас заговорить на немецком языке.
Койки нашего кубрика соприкасались с койками 4-го взвода, и мы были вынужденными быть зрителями показательных порок, которые Армен иногда вечером устраивал своей «Дикой дивизии» (так за глаза мы называли между собой 4 –ый взвод). После построения взвода Армен выводил кого-нибудь из своих «отличников», и начиналась воспитательная экзекуция. Первый месяц до присяги одним из многих, но постоянным объектом его ежедневного воспитания был представитель каракалпакского народа по фамилии Алимов. Армен прекрасно, без какого-либо намека на акцент, разговаривал на русском языке, но со своим войском предпочитал разговаривать на понятном им восточном диалекте русского языка, отличительной чертой которого является отсутствие мягких звуков: например, отсутствие мягкого звука «эль», а всегда только твердое «лы». Однажды своей учебой Алимов конкретно достал Армена, поэтому последний с первых слов стал наезжать: «Алымов, ты, когда выучишь присягу? Уже две недели прошло, как мы начали её изучать». Гордый сын кочевого тюркского народа, ростом метр пятьдесят и то, что называется в прыжке, невозмутимо молчал, и всем своим видом показывая, что ему ни капельки не стыдно за свои успехи в освоении морской специальности. Армен продолжал, не сбавляя темпа, грозно нависая над своей жертвой: «Алымов, я хочу знать, когда?» Слова «когда» Армен повторил раз пять, бросая это слово непосредственно в лицо Алимову, и все-таки пробил защитную броню последнего. Сохраняя невозмутимость Алимов, словно отмахиваясь от назойливой мухи, наконец-таки, произнёс: «Ныкогда». Когда лингвистическое сознание Армена переварило значение слова «никогда», – от такой открытой наглости Армен первоначально замер, и нам со стороны было видно, как его возмущенный разум начинает потихоньку закипать, поднимаясь всё выше и выше, но достичь точки кипения ему не позволил Алимов. Он вернулся с бескрайних степей и пустыни Каракумы, где пребывала в последнее время его душа, и соизволил объясниться, произнеся короткое предложение: «Алымов чытат
