деньги, свой остров, свои люди. Я думаю и высокопочтимый наш сосед Сотир Великолепный не будет против.
– Не будет, – заметил Левкон. – Синдике давно пора иметь храм, где она утвердит веру в своих богов. Вам давно пора вылезать из скифской кибитки.
– А почему бы и вам не уехать за Танаис?
– Мы с царицей Годейрой по-разному мыслим.
– Я понимаю. Две овечьи башки в один котел не влезают.
– Гекатей! Как не стыдно! Снова склотские поговорки. Что о нас подумают умные люди.
– Ну ладно, ладно. Храмовых я согласен оставить. А Дальше?
– Позвольте мне уйти на Танаис? – сказала Годейра.
– Кто вас держит? Хоть сейчас. А то ваши ойропаты скупили всю мою барабульку и уже принялись за боспорскую селедку.
– Можно мне спросить, великий царь, у Годейры? – это поднялась Арсиноя, сестра Левкона.
– Спрашивай, Синоя, – царь, широко расставив ноги, начал гладить живот.
– Кто и каким способом возвратит в Синдику большие корабли? Вы, надеюсь, не потащите их в сарматские степи?
– А почему мы их должны возвращать? – зло спросила Годейра.
– Потому, что они чужие.
– Уж не ваши ли?
– Они принадлежат царю Коринфа. Его зовут Тифис.
– Знали. Сейчас он на дне понта. Его вообще нет!
– Но есть царица Коринфа. Ее зовут Агнесса! И все триера принадлежат ей. Не правда ли, Богорожденная?
Несси была настолько поражена этими словами, что не смогла ничего ответить, за нее сказала Атосса:
– Да, это так. Я сама венчала их перед кумиром богини Ипполиты.
Рядом с сестрой поднялся с кресла Левкон. Он уже чувствовал себя хозяином этого огромного флота.
– Цари Боспора, Спартак Первый, Сотир Великолепный и я, всей своей мощью встанем на защиту имущества эллинского царя.
Годейра хотела вступить в спор, так как она строила в отношении триер свои планы, но вперед выступила Беата:
– Отдайте им флот, царица! Амазонкам он не нужен. У них и так не сходят с рук кровавые мозоли от весел. Мы уж сейчас готовы идти пешком в степи Танаиса, чем вновь садиться за весла.
– Пешком не надо, – подал голос Перисад. – Я приведу триеры в эту гавань лично сам. Ветры над Меотидой, слава богу, дуют постоянно.
После слов Перисада над залой повисло долгое молчание. По горящим глазам было видно, что все думают о могучем флоте. Оживился Гекатей. Он думал о том, что жадные боспорцы, конечно, не дадут ему ни одной лодчонки, но если действовать умело и посадить на военные суда своих воинов, можно сразиться с Сотиром – у него, как известно, нет военного флота, а торговые корабли не в счет. Два царства под одну его могучую руку, ах, как было бы это великолепно.
Загорелись глаза и у Тиры. «Конечно, – думала она, – Левкон женится на Богорожденной, приберет к своим рукам триеры и, кто знает, не вздумает ли он грозить трону отца. Перессорить их, свергнуть Гекатея и переманить
