к неблаговидным действиям других руководителей ВПТ[285]. Особенно много вопросов в связи с Райком возникало в свете продолжавшегося сближения СССР и его союзников с Югославией: трудящимся непонятно, почему осенью 1949 года Тито именовали не иначе, как «цепным псом» американского империализма, а сегодня называют товарищем, – говорил советскому дипломату работник аппарата ВПТ[286]. Вопроса о корнях дела Райка не мог не задать Ракоши интервьюировавший его 21 марта корреспондент «New York Times». Первый секретарь ЦР ВПТ повторил дежурную версию о том, что его ввели в заблуждение махинации Берии, излюбленным методом которого было смешивать «правильные вещи» с клеветой[287].
Столкнувшись с непривычно резкой критикой, Ракоши был вынужден пойти на уступки – в конце марта, выступая на партактиве в Эгере, он признал полную несостоятельность обвинений против Райка и осужденных вместе с ним коммунистов. Вскоре после этого Верховный суд Венгрии провел юридическую процедуру реабилитации. Вместе с тем, желая оградить себя от ответственности, первый секретарь ЦР ВПТ решил сделать «козлом отпущения» одного из своих ближайших соратников, министра обороны в 1948–1953 годах Михая Фаркаша, действительно в немалой мере причастного к организации репрессий. Решением мартовского пленума ЦР ВПТ 1956 года была создана специальная партийная комиссия для изучения дела Фаркаша в связи с его непосредственным участием в фабрикации незаконных обвинений против Райка и многих других коммунистов, включая высокопоставленных военачальников, в 1949–1951 годах. Возглавивший комиссию руководитель будапештской парторганизации Иштван Ковач 30 марта доверительно говорил Ю. В. Андропову о намерении высших органов ВПТ «провести расследование дела Фаркаша как можно организованнее и не дать ему возможность переложить свою вину на т. Ракоши»[288].
После XX съезда КПСС задача дальнейшего сближения с Югославией, вовлечения ее в орбиту советского влияния продолжала считаться приоритетной на восточноевропейском направлении советской внешней политики. Поскольку межгосударственные отношения к этому времени не только вполне нормализовались, но приняли форму многообразного сотрудничества в различных областях (от экономики до культуры), на очереди был следующий шаг – установление тесных межпартийных связей между КПСС и Союзом коммунистов Югославии, что предполагало общность подходов к наиболее принципиальным вопросам мирового коммунистического движения. Между тем последовательная линия Югославии в активизировавшемся с 1955 года диалоге двух стран по-прежнему не давала Москве оснований для чересчур оптимистических прогнозов, когда вставал вопрос о пределах такого сближения. Режим Тито, с начала 1950-х годов проводивший активную и самостоятельную внешнюю политику, отнюдь не стремился поступаться своей независимостью. Настойчивое стремление Москвы к установлению более близких, по возможности союзнических отношений с Белградом вынуждало ее не только к поиску
Там же. Д. 8.
Там же. Д. 7. Л. 42–44.
Там же. Фонд секретариата министра. 0п.15-а. Папка 28. Д. 99.
Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. Документы / ред. – сост.: Е.Д. Орехова, В. Т. Середа, А. С. Стыкалин. М., 1998. С. 53. О позиции Ю. В. Андропова в этой связи см. в первом очерке настоящей книги.
