единственным соприкосновением маленьких Бурцевых с искусством. Повзрослев, Бурцевы-младшие стали посещать консерваторию, покупали билеты только в первые ряды – им казалось, что так они станут ближе к искусству. Они тащили в «консу» и меня:
– Там, Гурь, все пархатые, – хлопал меня по плечу Вова. – И мы вроде как с тобой, вроде ты наша руководительница.
Вова через двадцать минут засыпал, Марина слушала – она от природы была музыкальна, Наташа делала вид, что ей не скучно, на самом деле, воспринимала консерваторию как неизбежную повинность.
Наташа отличалась от брата и сестры ленью: девочка любила поспать до обеда, полоботрясничать, с ней было больше всего проблем.
В четыре года её отправили в летний детский сад близ Звенигорода. Она вернулась с отдыха повзрослевший и немой. Два месяца ребёнок мычал, потом речь Наташи нормализовалась, но и по сей день Бурцева сильно картавит, ничуть этого не стесняясь. «Все великие люди картавили, – утверждала она, – Пушкин картавил, Ленин картавил…» – Наташа многозначительно умолкала – на этом список великих заканчивался.
С Лениным у Наташи произошла ещё такая история. Рая решила показать детям Красную площадь и Мавзолей. По каким-то причинам в Мавзолей семья не попала. Наташа ревела в голос, билась в истерике на холодной брусчатке: «Я ещё буду здесь! Я еще вернусь сюда! Вы все ещё пожалеете!» Рая надавала дочери «по мордасам» – вопли прекратились. Бурцевы пошли подкрепиться в ГУМовскую столовую. Наташа любила ГУМ —там работали почти все мамины подруги.
В день девятилетия Марины, Раиса поехала с ней в Центральный Детский Мир. Они ходили между рядов кукол, машинок, конструкторов, съели по три порции мороженого.
– Что, Мариночка, тебе купить? Выбирай! Ты у меня молодец: красавица, отличница (это было преувеличение), в школьном хоре солируешь (тоже преувеличение), – расчувствовалась Рая.
Марина, бледнея, вся съёжившись, заговорщицки прошептала:
– Купи мне шарик!
Мать улыбнулась и купила старшей дочери двадцать воздушных шариков с воробушками по три копейки и тридцать шариков-сосисок, напоминающих простейших членистоногих из учебника зоологии, по четыре копейки за штуку.
В начальной школе Наташа Бурцева училась совсем безнадёжно. «Хуже тебя в классе только Ахметжанов. Но он то нерусский! Бусурманин! А ты чего?» – орала Рая, разбавляя тираду нецензурной бранью, нещадно била и наказывала Наташу голодом. «Посмотри на Марину и Вову – учатся же, а ты?» Марина действительно училась неплохо, Вова овладевал знаниями хуже, но среди двоек попадались тройки. Наташа училась исключительно на колы.
В школе у Бурцевых периодически находили вши.
– Ты, Бурцева, ко мне не подходи: мама сказала, вши перескакивают с головы на голову, – брезгливо предупреждала стукачка Воробьёва.
В Воробьёву были влюблены все мальчики, и все учителя – родители пионерки-активистки-отличницы, читающей вслух с запинками, выезжали работать
