ничего не надо: сбегал с утра в «пионерскую» за флагом, на линейке – «равняйсь» – «смирно» – Бурцева показывала, двигая рукой как древком флага: – И до вечера свободен, и все тебя уважают, потому что ты шагаешь за председателем совета отряда. Ну вот я и была флаговым… флаговой. Мы с Будиной и Юдиной самые козЫрные во всём лагере: дружили исключительно с первым отрядом, а вожатый Гена был в меня влюблён. Мы с ним все медленные танцы танцевали.
Бурцева тыкала мне в лицо фотографию по осени. На фото – три наглые знакомые рожи. Я с завистью вздыхала.
– Чётко Наташ! Ты на Красную Шапочку и здесь похожа.
– А то! – улыбилась щербинкой между передними зубами Бурцева. – Попкова тоже с нами поехала. Папа и ей путёвку достал. На то он и Чемпион Советского Союза. Но Попку загасили. Знаешь, она жадная. Будина с Юдиной у неё конфеты крали и перекидывались, а она собачкой бегала. Тебе чего: её жалко?
Я мотала головой: нет, мол, не жалко. Я представила, как Будина с Юдиной издеваются и испугалась.
Будина и Юдина учились в нашей школе. Будина – в Вовкином классе, а Юдина – в Маринином. Как и Бурцева, к знаниям не стремились, кружки не посещали, в самодеятельности замечены не были.
Второгодница Будина была симпатичная, закатывала по локоть рукава на форменном платье, то и дело учителя водили Будину в туалет смывать косметику. Будина говорила медленно и тихо, среди мальчиков у неё было много поклонников.
Будина предложила подругам «дело»: украсть выручку из кафетерия, расположенного на первом этаже бордовой шестнадцатиэтажки. В этом кафетерии вдоль стены, напротив прилавка, стояли ряды автоматов «соки-воды». Автоматы за три копейки поили квасом и газировкой. Юдина должна была отвлекать продавца: якобы ей не наливается газировка. Продавец оставляет прилавок, идёт к автоматам, Будина между тем – тырит выручку. Бурцева должна была стоять у дверей на шухере.
– Представляешь, Гурь? На полном серьёзе предложила. И говорит, что знает, где выручка лежит.
– А ты что?
Бурцева не ответила мне. Но я заметила, что Бурцева стала сторониться Будиной. С Юдиной они по-прежнему трепались на переменах. Родители Юдиной были гостеприимными и хлебосольными, работали на овощной базе, радовались, когда мы килограммами уплетали виноград и груши или дефицитные бананы, ставили нас в пример дочери – Юдина плохо кушала, я бы определила это как «зажралась». В её квартире всегда стояли ящики с фруктами, осенью даже днём в комнатах Юдиной царил полумрак – балконы доверху были забиты арбузами и дынями. Да мы и сами, объевшись, напоминали арбузы и ругались из-за очереди в тубзалет.
В нашем классе появилась новенькая – Шаграманова. Первый месяц она общалась только со мной. Это была худенькая, востренькая чёрненькая девочка, очень добрая. Она рассказывала мне древние бакинские легенды про замки, про цариц. Вскоре мы приняли её в свою компанию и стали называть лаконично и ёмко – Ша. Папа Шаграмановой – азербайджанец – был директором Военторга в Баку. Мама, армянка, избалованная
