этаже, что он несколькими минутами раньше вслух устроил Авдею самый настоящий разнос.
– Получается, что я говорил и не слышал, как говорил. Я только думал, но не говорил! Нет, оказывается… – пробормотал Илья.
Он окончательно расстроился. Вот так напасть! Но огорчала не сама странность случившегося, нет! Его пугала совсем близкая, – то есть, сегодня вечером – встреча с отцом и матерью.
За столом первый вопрос – отец или мать:
– Что ты сегодня делал, сынок?
– Да ничего, с ребятами гулял, – отвечает Илья как всегда.
А они-то слышат:
– Экскаватор завалил, в милицию забрали, потом курили в беседке, а до этого пили в запретке портвейн.
Реальная возможность – и еще какая – невозможности соврать сегодня родителям. Илья похолодел. Женька, похоже, прилично захмелел и поэтому не проникся важностью события, смотрел в окно и уплетал хлеб, отламывая его небольшими кусочками, но часто.
– Ну и что, – сказал он, – у нас в доме сосед тоже сам с собой говорит. Вечно бормочет что-то, ходит в одних трусах и бормочет. Я слушал, слушал – ничего не понял, а ты очень четко все излагаешь.
– Это точно. И громко так, – зафиксировал по обыкновению только факт Чапа и не стал его дальше комментировать.
«Так, домой сегодня не пойду» – решил Илья. Но куда! Куда податься бедненькому ушибленному на голову, внезапно ставшему чревовещателем, парню 15-ти лет? Перед Ильей возникли круглые голубые глаза матери, её бледные дрожащие губы и вопросы, вопросы, потом упрёки в неуважении и нелюбви, намёки на немедленное увольнение с работы – прощание с Кремлём уже дело решённое, потом звонкая оплеуха и жуткое молчание отца. Не больно и не страшно, но всё очень сжато во времени и от того слишком остро и глубоко. И в замутнённом сознании как-то трёх-мерно встала картина Красной площади с медленно бредущей от Спасских ворот мамой: в руках платяной узелок с жалкими пожитками, солдатики у входа в мавзолей глядят на неё и сдерживают усмешку, прокручивая в памяти ежедневное мимолётное мелькание её стройных ног и случайные встречи в кремлёвском буфете.
Илья в мгновение пережил эту кошмарную сцену и, пока заглатывал последний бутерброд, принял решение.
– Чапа, деньги есть? Рублей пять.
– Зачем тебе? – Женька от неожиданности даже поперхнулся.
– Да сматываться он собирается, – усмехнулся Чапа. – Что, я не прав?
Чапа не угадывал, он просто поставил себя на место Ильи и другого выхода не увидел. В школе он был второгодником, а во дворе слыл хулиганом. Для него было обычным делом после очередной проделки спрятаться на время, переждать, пока всё успокоится. Он мог пропадать сутками, не ходить в школу, не появляться во дворе, не звонить друзьям и родителям, а потом, как ни в чём не бывало, проявиться на скамейке перед подъездом классного руководителя, Маргариты Вячеславовны, напугав ее до смерти своими рваными кедами и
