столько не давали, – горько вздохнул мужчина.
– Ну вот, – обрадовался архивист. – За эти годы у тебя была тьма подобных косяков. Любая другая на ее месте сто раз бы уже сбежала, поделив совместно нажитое добро и настроив против тебя отпрысков. Моя Верка за подобные шалости в асфальт бы меня закатала. А Тонька? Покричит, поголосит, обзовет животным и поедет на дачу заниматься своей консервацией. Впервой, что ли?
– А с начальством как быть? У меня с ректором отношения довольно сложные – только и ждет, гадюка, чтоб я оступился.
– У нас, слава богу, не Америка – за сексуальный харассмент в суды не таскают, – хохотнул Генка. – Девка совершеннолетняя, самолично своим причинным местом распоряжающаяся. Насилия не было. Ситуация житейская, избитая, как бомж у «Трех вокзалов». Влюбился пожилой дядька в юную нимфу, заботился о ней, учил жизни, человека хотел приличного из нее слепить, а та потаскухой оказалась. К тому же, шантажисткой. И какой из нее после этого педагог? А ты, типа, жертва. Тебя любой мужик поймет. От этих провинциальных хищниц вся столица шарахается. Окромя тебя, дурака. Правда, сейчас не «дурак» говорят, а – «человек с гуманитарным складом ума».
Брагин нервно заерзал на месте.
– Так я ее посылаю?
– Разумеется. И как можно дальше. С угрозой отчисления из вуза, сообщения о ее поведении родителям и привлечения к конфликту наших доблестных мусарильо.
На душе у Ильи Петровича полегчало, но тут он вспомнил последнюю реплику Оксаны о каком-то непобиваемом козыре.
– Блефует, – решил Привалов. – Что там у нее может быть? Хотя… Если справка о беременности, дела плохи. Заставят сделать генетическую экспертизу, и всю свою оставшуюся жизнь ты будешь платить содержание незапланированному наследнику. Крестись пяткой, чтоб ее козырь оказался чем-то другим.
Брагин подавленно молчал. Двадцать лет назад он уже был в подобной ситуации. Только девушка тогда поступила совершенно иначе. Поняв, что семью он не оставит, Мила сделала аборт и тихо ушла из института. Не перевелась на заочное, не взяла академку – совсем ушла, чтоб не рвать душу ни себе, ни ему. Другое поколение. Не то, что нынешние «эхо-бумеры», у которых в глазах счетчик щелкает. Вырождаемся…
– Але, Казанова, «совет в Филях» закрывается, – подал голос приятель. – Если вы расстанетесь без последствий, считай, что тебе повезло. За все в этой жизни нужно платить, но не шесть лимонов, это жирновато. Если пузом своим загонит в угол, сбивай цену. Хватит с нее и однушки в Булатниковском проезде. Такая стоит около четырех. Аналогичная, ближе к центру, – четыре с половиной-пять.
– Ты что, с дуба рухнул? Откуда у меня такие деньги? – взвизгнул доцент. – Все, что за сессию нашаманю – на защиту уйдет: взятки, подарки, банкет… Я даже три не потяну.
– За три, мил-человек, однушку купить можно только в области. Твоя же пиранья не мечтает о статусе раменчанки. Ей подавай: «кино, вино и казино».
