отягощенной магнитными бурями.
Из-за стены раздавался зычный бас историка и теоретика фольклора Эдуарда Натановича Шапиро. Он, как обычно, провоцировал на скандал преподавательницу древнерусской литературы доцента Свидерскую.
– Красть мысли у одного человека – это плагиат. Красть у многих, Марта Григорьевна, – научное исследование. И вам, как никому другому, это хорошо известно.
– Ваши слова, уважаемый, – бурлеск чистой воды, – взвизгнула та. – За клевету, между прочим, предусмотрено уголовное наказание. И если вы сейчас же не извинитесь, то я… я…
– Чтооо? – вкрадчиво уточнил Шапиро.
Получить ответ он не успел. Брагин вышел из своего кабинета и начал заседание. Он что-то говорил, выслушивал коллег, делал пометки в своем органайзере, но мысли его были далеки от присутственного места. Информация о том, что сын разводится и остается без крыши над головой, напрочь выбила его из колеи. На задворках Игорь жить не захочет. Он всю жизнь в центре провел. Туристы под окнами, загазованность и шумный поток машин ему никогда не мешали. Как же все некстати совпало! Хоть бери детский пистолет внука и иди грабить банк!
«Наши научные исследования сосредоточены на проблемах биографии, поэтики и текстологии Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Фета, Чехова, Блока, Булгакова, Набокова, Мережковского, Гиппиус, Сологуба и других, – занудно вещала доцент Кудрявцева, постоянно поправляя сползающие с носа очки. – Они предполагают решение ряда задач, связанных с „белыми пятнами“ русской классики, а также изучение взаимодействия творчества вышеперечисленных авторов с особенностями развития общественной мысли в России».
«Господи, когда же закончится эта эстетическая экзекуция?» – ерзал в кресле Брагин, нервно поглядывая на входную дверь.
«Особо важное место в научной работе кафедры уделяется творчеству Пушкина, Чехова и Фета, в связи с нашим участием в подготовке издания полного собрания сочинений данных авторов и комментировании текстов, изучение которых нуждается в новых подходах и принципах», – продолжала картавить доцент.
«Нет, с классиками пора завязывать!» – решил Илья Петрович и, резко поднявшись со своего места, произнес: «И наконец об организации практик: фольклорной, библиотечной и педагогической». У взявшей разгон Кудрявцевой с носа слетели очки. Она беспомощно захлопала ресницами, не желая поверить в то, что ее грубо стреножили. И сделал это милейший, галантнейший, интеллигентнейший мужчина вуза, которого за глаза студенты зовут Аристократом.
– Правильно! – поддержал шефа дремавший в углу Шапиро. – Краткость – сестра таланта.
– И теща гонорара, – процедила сквозь зубы Свидерская, мнение которой всегда расходилось с Шапировским.
– Ну да, – хохотнул Эдуард Натанович. – «Если Евтушенко против колхозов, тогда я – за!».
После краткого обсуждения вопроса о практиках, преподаватели покинули помещение.
