к моему уху:
– Знаешь, Варька, как жить стало страшно после революции, – делится глухим шепотом, – вот передаешь деньги и, если говоришь по-русски, как на тебя нападают все! Ты что, родного языка не знаешь? Орус8 что ли какой? Как начинают орать, чуть не с кулаками. А я, да и дети мои, все в русских школах учились, нам проще по – русски говорить. В быту-то. Так, когда свои приезжают в гости, конечно, по – киргизски стараемся. Не особо умеем, конечно…
– Ничего себе.
– Да. Вы-то хоть уехать можете, а нам куда? Я хоть и киргизка, а вообще поражаюсь, кто понаехал, что со страной, с городом становится, в помойку превратился, и все злые такие. Южные против северных, чуйские против ошских. Уже и так всю страну располосовали, было бы что делить. Вы уезжать не собираетесь?
– Собираемся, да всё никак не соберемся…
– Да что здесь – у Бакиева, оказывается, семь братьев, (смеемся) – все нахапают, потом сменятся. Нашелся бы патриот какой, как Путин, да никому же не хочется пост терять…
Я киваю. Бесполезные маршруточные разговоры.
– Ладно, Варвара, привет своим передавай.
Она встает, обращается к сидящему рядом:
– Кечерисиз, сиз тушосунбу?9
Провожаю ее взглядом. Грустно. Но и радостно: при выходе имею полное право обойтись своим: «Разрешите?»
Еду дальше. Открываю окно, пытаясь спастись от духоты и человеческой вони. Меня тошнит. Часто тошнит. На расстоянии руки от меня и всё же в другой реальности, на остановке бабка бормочет себе под нос: «Вот что при Акаеве было, то и сейчас при Бакиеве продолжается…» Стоит на обочине, дожидаясь зеленого. И вдруг резко выходит на дорогу.
Рванувшая маршрутка слева задевает ее капотом и, наплевав на завалившееся тело, набирает скорость. Наши и те пассажиры выворачивают шеи, пытаясь видеть конец истории. Тело, пошевелившись, встает и идет дальше по оживленной дороге, ничуть не мешая мчащимся мимо.
От приличного толчка на сидении передо мной резко вскидывает голову спящий пьяный парень. В кармане у него давно трезвонит мобила. Срывающимися пальцами открывает телефон и начинает плакать.
– Ооба10… Апа11… апа. Асель12 украли. Свадьбы не будет. Я вчера всю ночь бухал. Не знаю, что мне делать, куда я еду. Я даже не знаю, где я.
Оханье из трубки слышно даже мне. Он закрывает телефон. По его лицу текут слезы, а вся маршрутка смеется. Становится душно, и тоже хочется плакать. День обещает быть веселым.
Я встаю, продираюсь сквозь плотную черную стену – в окно вижу здание суда.
– Разрешите?
«Враги сожгли родную хату. Старуха – страшная бабка. Тихая, добрая, но не слышит, поэтому, когда говорит, всех пугает: «И где ваш хваленый коммунизм… демократия… справедливость, равенство».
…Беги
русский (кирг.).
Извините, Вы выходите? (кирг.).
Да…
Мама… мама (кирг.).
Имя девушки
