Захарович кивнул головой и полез в старый сервант, оставшийся от прежних хозяев.
«Я тебе сейчас дам денег, пусть мама купит мне пять килограмм. Но сама пусть не тащит. Мы заглянем к вам вечером и… – он заговорщицки кивнул на Виктора, – и пусть он тащит».
Катя, зажав деньги в кулачке, согласно кивнула и выбежала из дома. Славка суетливо поспешил за ней. Со двора донёсся Катин возмущённый голосок:
«Не ходи за мной, кому сказала?! Отстань! Не люблю тебя больше!».
Выглянув в окно, Виктор увидел, что Катя быстро вышагивает по улице, держа голову подчёркнуто прямо, гордо. Славка понуро плёлся за ней на некотором расстоянии. Михаил Захарович тоже подошёл к окну, посмотрел вслед удаляющимся детям, и печально покачал головой.
«Безнадёжно?», – спросил Виктор, как спрашивают об очевидном.
«Совершенно, – ответил Михаил Захарович, не отрывая взгляд от дороги. – Шесть лет, ни читать, ни писать не умеет, и никакого стремления учиться не наблюдается. И мать и отец у него алкоголики, так что никого он не заботит. Нина – Катюшина мать – подкармливает его, и иногда даже моет его в своей бане. Да и Катюшка, нет-нет, да присмотрит за ним, чтобы он чего не выкинул. Она вообще на удивление заботливая девочка, но с этим обормотом… ну, ты сам видел». – Виктор, промолчав, только понятливо кивнул.
Вечером они пошли, чтобы забрать сахар. Идти надо было совсем недалеко, но и пройденных ими дворов хватило, чтобы у Виктора сложилось довольно муторное впечатление о деревенской атмосфере. Большая часть дворов заросла высокой травой, из которой торчали всякие ржавые железяки с непознаваемым прошлым, но выразительно обозначающие настоящее. В этой траве были протоптаны узкие тропинки, ведущие от покосившихся калиток к так же покосившимся входным дверям. За давно немытыми стёклами сгущалась атмосфера такой утлой жизни, что Виктора даже слегка передёрнуло, когда он представил, как в ней живётся.
После этого дом Нины показался просто образцово-показательным. До блеска вымытые окна в обрамлении недавно выкрашенных ставен, чистый двор, поросший мелкой травкой, на которую так и хотелось завалиться, и всё, на что падал взгляд, несло печать чистоты и аккуратности. Прекрасное состояние дома и остальных построек было тем удивительней, что, как сказал Михаил Захарович, Нина уже давно жила без мужа.
Сама Нина была ещё довольно молодой – чуть за тридцать, – симпатичной женщиной. Правда, при первом взгляде, она казалась несколько старше своего возраста, но это было обусловлено только непривычностью Виктора, городского жителя, к другой естественности, которую накладывает на женщин постоянная жизнь в деревне. Но при разговоре её симпатичное лицо так оживлялось, а голос был таким звонким, что становилось очевидно, как она молода.
Нина была одета в простенький, не доходящий до колен халатик; явно новый, и такой чистый, что было очевидно – она надела его специально к их приходу. Виктор не смог не заметить, что она была без лифчика и её объёмная, немного опущенная грудь тяжело колыхалась при движении
