в голову. Классика тем и хороша, что её не обязательно слушать, а можно просто слышать. Ей надо просто позволить звучать, как мы „позволяем“ тикать часам, или шипеть улице за нашими окнами. Пусть звучит. Ходи».
Со временем Витька привык к классической музыке, и она даже начала ему немного нравиться. Она создавала прикольную атмосферу, когда они играли в шахматы или когда дядя Миша рассказывал что-то из той эпохи, когда была написана звучащая музыка. А поскольку Михаил Захарович предпочитал музыку барокко и классицизма, восемнадцатый век стал для Витьки почти осязаемым. В конце концов, он спокойно мог отличить Моцарта от Гендаля, а органные произведения Баха считал лучшим саундтреком к игре в шахматы.
Нельзя сказать, что он стал горячим поклонником классической музыки, но Михаил Захарович сказал, что это отнюдь не обязательно – достаточно просто иметь хотя бы некоторое знания о ней. На не заданный Витькин вопрос «Зачем?» он ответил:
«Как и любое знание, это – расширяет горизонты человека. Можно, конечно, спокойно, и даже хорошо, прожить жизнь и без классики. Но в этом все равно будет ограниченность, хоть и не сознаваемая. Это как, когда у человека уши заложены серными пробками – он все равно что-то слышит, но только в ограниченном диапазоне, без звуков высокой частоты. Но если уши почистить – мир зазвучит по-другому. И это, повторяю, касается всех знаний».
* * *
В последующие годы Витька увлечённо расширял свои горизонты. У него появился азарт, запал, питающий его стремление знать, или хотя бы иметь представление о чём-то большем, чем это доступно большинству людей. В этом была, конечно, некоторая доля тщеславия, даже гордыни – что-то сродни нищему, внезапно ставшему богатым, – но был и искренний интерес – как изголодавшийся человек поглощает всё, что доступно.
Как, наверное, всё обязательное, школьная программа казалась скучной и ограниченной. Например, однажды ему захотелось овладеть английским языком быстрее и в большем объёме, чем это предлагается в школе. Михаил Захарович согласился, что изучение не такой уж сложной английской грамматики в школе излишне затянуто, и поэтому нередко школьники просто теряют интерес к выцеживаемым по капле знаниям, потому что плавать в маленьких лужицах – не интересно.
У Витьки ушло меньше года на неспешное, надо сказать, изучение практически всей английской грамматики (всё-таки в совершенстве выучить иностранный язык самостоятельно, к сожалению, практически невозможно; по крайней мере, ему это не удалось), и потом мог просто пополнять свой словарный запас, расширяя, опять-таки, своё восприятие мира, читая некоторых англоязычных авторов в оригинале. И не важно, что так понравившиеся ему рассказы Сомерсета Моэма были переделаны специально для изучающих язык – в самом сознании того, что ты способен воспринять что-то, написанное на другом, когда-то чужом, языке, было нечто потрясающее.
Наряду
