сумку на кухню, ставит на стол.
– Саш, сколько раз повторять – на стул ставь, на стол нельзя!.. – быстро встаёт.
– Не кричи, я сейчас… – но она не слушает, берёт в руку, ещё злая, раскрасневшаяся.
Молчит, старается успокоиться. Отчего-то не терпит. Говорит – денег не будет. У них и так немного.
– Ладно, смотри в следующий раз. А я вот тебе принесла…
Достаёт из сумочки завёрнутое в две салфетки пирожное.
– Помялось немного. Ничего, с чаем съедим. Да? – Саша кивает, садится опять. – Извини, я не из-за юбки. Два года не собралась сшить, неужели теперь сошью? Да и ткань такая не в моде. Отдать можешь той девчонке совсем, которая шьёт – Нюре, что ли?
А это я сам, хочет сказать, это мне ткань нужна. Не говорит. Сидят вдвоём на маленькой кухне, и часы над головой тикают.
Делят пирожное ножом пополам, и маме достаётся половинка с алой кремовой розочкой.
*
Хочу помнить всё о Саше, каждую глупость. Как каблук по пути сломала. Как моросило промозглое, мерзкое, ноябрьское – закрывала глаза, хмурилась.
Водили на спектакли часто, каждый месяц – с третьего класса. Без автобусов, а просто собирали после седьмого урока, и шли бестолково к метро, оглядываясь друг на друга, с упаковками кукурузных палочек и полупустыми тёплыми бутылками «Фанты».
– А ну-ка встали хорошо, парами, чтобы я видела, – Анна Владимировна стоит. Она смеётся. Мы в седьмом, нам незачем. Мы парами не встанем, потому что кто-то из мальчишек уже пил водку за гаражами, а девочки красились в туалете на втором этаже красной жирной помадой, одной на всех.
– В метро по сторонам глядите, – говорит Анна Владимировна, – чтобы вместе были, следите. Если кто станцию нашу проедет – пусть пеняет на себя.
– А что будет? – мальчики хихикают, переглядываются. Они почти все в джинсах и дутых чёрных куртках. По моде, по деньгам – школа хорошая, элитной считается, потому что хоть и не центр, но кого попало в первый класс не брали. Смотрели, спрашивали – и читать нужно уметь, и писать печатными буквами, и про погоду, про птиц и зверей понимать. Я понимала, потому что мама и сама учительница, хотя и не в начальной школе. Но часто ходили в Битцевский парк, сидели на скамейке под теплеющим, разгорающимся солнцем, и мама показывала – вот клён, вот липа, вот – тополь, от которого слезятся глаза в июне и хочется кашлять.
Скачет сорока – меленько, скок-скок, не останавливается, в пробивающейся траве жуков ищет.
Воробьи в кустах шуршат, дебоширят – и нет там ничего, ничегошеньки после зимы и холодного марта с апрелем на ветках не осталось, а почки только завязываются, но воробьёв слышно, и не боятся они, хотя мы с мамой близко сидели, разговаривали, оглядывались.
И потому знала веточки и травинки, потому по природоведенью могла без учебника о чём угодно рассказать.
Но потом всё кончилось, и я стою с классом на платформе и жду поезда.
Я в белой блузке под пальто. Блузка мамина, перешитая. За
