её сообщения.
– Умираю, – ответил он через две минуты.
Вся их беседа была медленной, тягучей, словно Томилину мучило такое же точно похмелье.
– Перебрал вчера.
– Что праздновали?
Данил зажмурился, соображая, что лучше ответить. Сначала написал, что пили за день рождения Питера Джексона, потом что-то о воздушно-морских стрелках, но стёр и отправил «День жестянщика», что бы это ни означало.
– Чем лечишься?
Нехотя он поднёс телефон к лицу и сощурился, чтобы сфокусировать взгляд.
– Я даже думать об алкоголе сейчас не могу, – написал он ей. – Не напоминай, пожалуйста.
– Пить я не предлагаю, – тут же пришёл ответ. – Ты воду пьешь? Промывание сделал?
– Ох, не начинай. Меня тошнит от одних только слов.
– Сильно тошнит?
– Сильно.
– Позывы к рвоте есть?
– Нет. Утром рвало.
– Хорошо. Ты один?
– Да.
– Скажи мне свой адрес?
– Зачем?
– Принесу тебе чего-нибудь.
– Чего?
– Посмотрим, что в магазине будет.
– У тебя большой опыт, да?
– Есть немножко.
– Любишь выпить? – он криво улыбнулся и тут же зажмурился от приступа головной боли.
– Отчим любил.
– Извини, – ответил Данил. Ему было очень стыдно за свои слова. Он написал ей адрес и добавил, – дверь будет открыта, заходи без стука. У соседей мелкая шавка живёт, она полтора часа будет надрываться, если ты постучишься.
Оля ответила ему смайликом и тут же вышла из сети. Жили они не так уж далеко друг от друга, и по расчетам Поспелова, она должна была прийти в течение получаса. На этой мысли всякое кино для него закончилось: всем его вниманием завладела секундная стрелка настенных часов. Он даже и не слышал, что там происходило на экране, лишь изредка сквозь его думы пробивались какие-то окрики, лязг стали и пафосная музыка.
Он, конечно, хотел, чтобы она пришла. Но это желание рождало в нём столько противоречий, что голова от них затрещала бы и без лишнего хмеля. Данил был очень рад, что снова увидит её. Но и выкинуть из головы то новое, что день вчерашний ему открыл, не получалось. Никакая водка не могла перешибить той горечи, которую он пропустил накануне через свою душу. И казалось, что нужно встретить её так, чтобы она поняла, какие жуткие мучения ему приносит. Он хотел, чтобы ей стало совестно, чтобы она всё поняла без слов.
Пересилив себя, Поспелов поднялся с дивана и пошёл в ванну. От смены положения тошнить стало сильнее, голова норовила взорваться, но это был лучший способ выказать всё своё нечеловеческое презрение к её тайне. Какая-то часть его воспаленной души искренне верила,
