Мария разбиралась с тем, как работает пистолет – оказалось, что очень просто: все сделано так, чтобы использовать его мог даже безнадежно тупой человек).
– Детка, убери это, – Гектор приоткрывает рот и растопыривает пальцы.
– Еще раз сделаешь мне больно, и я тебя пристрелю, понял?
– Я сам убью любого, кто сделает тебе больно. Отдай, пожалуйста, это мне.
– Не смей никогда так делать!
– Обещаю, малышка.
– Если я хочу тебя ударить, значит я должна это сделать! Ты понял меня?
– Бей, сколько влезет, детка, – Гектор плавно подходит к ней все ближе и ближе, как к пугливой кошке, которую собирается погладить. – Я весь твой, обещаю.
Гектор закрывает дуло ладонью и уводит Беретту в сторону, непрерывно смотря в глаза Марии, которая, в свою очередь, ослабляет хватку и передает ему пистолет. Гектор ставит рычаг предохранителя на место и с облегчением убирает оружие под одну из подушек. Он пытается коснуться Марии, но она – резким жестом и губами, сложенными в изюм – дает понять, что этого не будет. Гектор становится перед Марией и поднимает подбородок:
– Давай, я заслужил.
– Уже не хочу, – говорит Мария. – Ты не пуп земли, Гектор. – Мария обиженно смотрит на его венистые руки; палочка возмущения безвозвратно уничтожена.
– Маша, я делаю то же, что и остальные, только быстро и милосердно. Киллер – самая честная профессия из всех мне известных. Я самый честный человек в мире, Маша.
– Прямо человек года, – говорит она и присаживается на край дивана, а затем съезжает вниз, поджимая колени к груди, и опирается лопатками на сидушку. – Гектор, меня не волнует экономика. Меня волнуешь ты. Я не могу понять, почему ты стал этим заниматься?
– Знаешь, – он смотрит на худые лодыжки Марии, – однажды папа принес домой двести восемьдесят грамм шоколадных конфет, – он делает паузу. – Я хорошо помню, что было именно столько, потому что лично подвешивал их на крючок пружинных весов, – Гектор обращает внимание на картину над диваном, которую раньше не замечал: натюрморт с фруктами. – Угадай, как долго мы их ели?
– Не знаю, несколько часов?
– Три недели, – он напрягает веки и смотрит на Марию, а затем погружается в себя. – Мы съедали в день по одной конфете. Чтобы досталось всем, мама разрезала их, как буханки хлеба, на малюсенькие квадратики шоколада: каждому доставалось по два ломтика, и каждый из этих ломтиков был толщиной с заусенец. Но я их не ел. Мне хотелось накопить больше и съесть все разом, поэтому я прятал свою часть в холодильнике под лекарствами. Не смотри так. Да, мы хранили лекарства в холодильнике – не знаю почему. Но тех конфет я так и не попробовал. Мой старший брат проследил, куда я их прячу, нашел и съел. Конечно, мне было обидно, но я не стал ни ругаться, ни рассказывать родителям, ни мстить. Знаешь почему?
– Почему?
– Потому что не знал что потерял. Я пробовал
