свою историю, из-за чего судить о правдоподобности первой стало еще сложнее (режиссерские комментарии, как и в первых двух главах, помогут вам понять некоторые вещи, которые остались за кадром, но боюсь, что не все); а еще можете представить, что оператор использовал камеру нового поколения, которая способна снимать не только то, что мы видим, но и то, что думаем (вообще-то режиссер не планировал снимать мысли, но – как оказалось – оператора звали вуайеристом не ради шутки).
Гектор с Марией сидят за круглым столиком в уличном кафе; Мария как-то по-новому смотрит на Гектора и кусает лакомый круассан; Гектор пьет кофе и любуется, как розоватый язык Марии слизывает с губ остатки шоколада.
Днем позже.
Мария впивается ногтями в руку Гектора, но продолжает смотреть на уменьшающийся Нью Йорк; бабушка с дедушкой, одетые в приятные вещи, в кожаных креслах напротив держутся за руки и смотрят в иллюминатор, словно парочка бледненьких шарпеев.
Часом позже.
Из-под приспущенных брюк выглядывает каменный зад Гектора, который то сокращается, то расслабляется, пока Мария извивается как змея и заполняет санитарно-гигиенический блок стонами и выдохами.
Неделей позже.
Гектор подыскивает новую квартиру на Петроградке, пока Мария мнет свою грудь перед зеркалом и представляет, как ей одеться для ЗАГСа, где они запланировали быть только вдвоем, не считая автоответчицу, которая из раза в раз повторяет одну и ту же – «в гробу я ее видела» – речь для молодоженов.
Двумя неделями позже.
Гектор и Мария – в бежевых тренчах и темных очках, несмотря на то, что сейчас зима – стоят перед кудрявой женщиной со смуглой кожей, которая украшена золотыми цепочками, подвесками, браслетами и кольцами, словно надела все, что досталось от мамы: наиграно радостным голосом она поздравляет их с новой главной жизни.
Двумя часами позже.
Отец Марии, никогда не снимающий любимую, джинсовую жилетку с кучей карманов, выпивает немного водки и уже в середине ужина блюет в туалете, издавая страшные, нечеловеческие звуки, которые имела удовольствие услышать уборщица.
Часом позже.
Вместе они едут на такси в отель, – вчетвером в одной машине, чтобы все было по-семейному, потому что уж так довелось, что чем теснее и беднее, тем семейнее, – а Мать Марии, сидящая в шубе, рассказывает пошлые анекдоты, пока Михаил Иванович пьет газировку, смотря в усыпанное капельками воды окно.
– Заходит, значит, девушка в бар, – это уже третий по счету анекдот в исполнении Надежды Васильевны. – Красивая такая, вся из себя секси-шмекси. К ней подходит бармен и спрашивает: что-нибудь налить? Она сидит такая, смотрит на него, а потом говорит: слушайте, а можно личный вопрос? Бармен на автомате протирает стол тряпочкой и говорит: ну можно. Девушка смотрит по сторонам, убедившись, что рядом никого нет, и спрашивает: а правда, что у барменов… ну маленькие? Бармен глаза вылупил и не знает что ответить. Ответит, что это вранье, тогда возьмет на себя
