идеологические, мировоззренческие и пропагандистские функции. Теперь слегка модернизированный муравьевский миф служит целям пропаганды идеологии этнического национализма, демонстрируя новому поколению Белоруссии образ исторического врага белорусской свободы и душителя мифического белорусского «возрождения» XIX в.
Правда, в отличие от исторически невежественного коммунистического белорусизатора Хацкевича, современные производители «ретроспективной мифологии» обладают учеными степенями и званиями. Однако генетическая идейная связь, существующая между ними и малограмотными партийными функционерами далеких 20-х годов XX в. прослеживается со всей очевидностью.
Взять хотя бы для примера работы о восстании 1863 г. упомянутого ранее доктора исторических наук М. Бича. Этот белорусский историк выступил в роли ведущего производителя «национального нарратива». Изобретенная им техника изготовления нового способа «презентации исторической реальности» не отличалась особой интеллектуальной изысканностью. Сложившиеся в советской историографии классовые оценки восстания и последовавших за ним событий были слегка модернизированы с помощью новейшей националистической риторики.
Если идеологически правильное понимание событий Муравьёвского времени открывалось партийному функционеру Хацкевичу в результате директивно предписанного озарения, то М. Бич приходил к подобным же эвристическим прозрениям иным, строго «научным» путем. Новые смыслы и цели в событиях восстания 1863 г. он и его «свядомыя» единомышленники обнаруживали, как уже отмечалось, с помощью особой телеологической оптики, вызывавшей, правда, привычный когнитивный диссонанс как у самих «духовидцев», так и у потребителей «ретроспективной мифологии».
Иначе и быть не могло, так как героический миф о «восстании Кастуся Калиновского» для пущей убедительности и претензии на глубину научного постижения темы толковался амбивалентно. С одной стороны, это великое событие «национальной истории», открывавшее тернистый путь к “незалежнасці”, к которой издавна стремился угнетенный «белорусский народ». С другой – глубокая коллективная травма, которую нанесла свободолюбивому «белорусскому этносу» самодержавная Россия47.
Так, согласно утверждению М. Бича: «В восстании 1863-1864 гг., которое в тех условиях почти не имело шансов на победу, проявилось мужество, решимость и жертвенность многих сынов Белоруссии в борьбе за волю илучшуюдолю народа. Среди них как подлинный национальный герой выделяется К. Калиновский»48. Однако виленский генерал-губернатор создал для повстанцев в Литве и Белоруссии условия «ужасного террора, предательства и шпионства». В результате «герой» Калиновский «попал в руки Муравьева» и был казнен. На этом героическая часть мифа о восстании «за волю и лучшую долю» завершается и начинается часть трагическая. Открывается время скорбей, постигших непокоренный
Нарысы гісторыі Беларусі: у 2 ч. / М.Касцюк (гал.рэд.) і інш. – Ч.1. – Мінск, 1994. – С. 328; Гісторыя Беларусі з 1795 г. да вясны 1917 г. / Пад рэд. праф. I.П. Крэня, дацэнта I.I. Коўкеля. – Ч. 1. – Мінск, 2001. – С.169;
Трудно не восхититься «национальным героем» Белоруссии, приказывавшим беспощадно вешать верных России крестьян, когда идеи и дела его эпически воспел «свядомый” историк М. Бич. Вот только сам Калиновский в своих показаниях Виленской особой следственной комиссии почему-то утверждал, что главной целью восстания в крае было разрешение «польского вопроса». См: Восстание в Литве и Белоруссии 1863-1864 гг. – М., 1965. – С. 75.
