говорят. Люди, с которыми растет тело, огорчаются. Плачут. Ссорятся. Обвиняют друг друга. Слышно слово «аутизм». Мирятся. Любят друг друга. Любят меня. Я обвыкаюсь. Но должен удерживать в памяти представление, лик, нести в сердце. Забыть – убить, похоронить. Образ укрепляется. Становится настолько прочным, что рискую и переключаюсь на мир. Окружение вспыхивает яркими красками, наполняется жизнью. Пахнет хлебом и цветами. В солнечном свете, по краям стушеванным тюлем, плавает пылинка. Возвращаюсь через секунду. За это время свет прошел почти триста тысяч километров в окружающей эту планету пустоте. Во внутреннем пространстве я вижу образ. Неизменный. Две секунды. Земля пронеслась по орбите на шестьдесят километров. Незыблемый. Десятки секунд, минуты. Месяцы на серии осторожных проб. Несокрушимый. Теперь можно взаимодействовать с миром. Внутренняя вселенная живет незыблемой жизнью и не разрушится, пока такова моя воля.
Вдыхаю. Впуская в себя космос. Кухня. Тепло. Сижу за обеденным столом. Умное тело выплескивает в разум память о прожитых годах. Знания вещей входят в интеллект, пропитывают сухую землю. Пробуждают жизнь. В руке длинный инструмент с углублением на конце. Ложка. На столе… тарелка. Смотрю вперед, вверх – напротив женщина, которая родила мое тело. Домашнее платье из серой мягкой ткани. Карие, почти черные, глаза. Смоляные волосы с проседью отливают серо-стальным. Моя мама. Она улыбается мне.
– Жуй, сокровище наше. – Говорит она.
Откладываю ложку. Тянусь, касаюсь ее руки.
– Привет, мам. – Говорю я.
Мама поднимается. Неудачно. Встать мешает стол. Опирается руками на столешницу. Голова чуть повернута. Бешеный колотящийся кровеносный сосуд сбоку шеи. Дыхание замирает. Светлая кожа с небольшим румянцем на лице бледнеет. Холодное каменное матово-белое изваяние. Замерзший в моменте взрыв. Ожесточенное усилие в глазах: надсада, попытка разорвать наказание недвижимости. Мрамор трещит. Хруст раскалывающегося экзоскелета оцепенения. Барьер обрушивается. Кожа краснеет. Клокочущий вдох. Расширяются зрачки. Углы губ поднимаются. Правая рука отталкивается, скользит по столу. Стягивает скатерть. Встречается с чашкой. Она падает, бьется осколками на полу. Блюдце. Ложка отплясывает короткий квикстеп и врезается в стену. Фарфоровый метеоритный дождь сопровождается чайными осадками. Обломки посуды хрустят, как сахар, под подошвой домашней туфли. Оставляют на керамической плитке меловые линии. Дробятся на порошок и кость. Мама сметает меня со стула. Я захвачен неумолимой силой. Стихия присваивает, держит, обнимает. Медвежья королева выжимает дух из легких. Неподъемный для мамы, выросший, лишился веса. Захваченный ураганом, подлетаю в воздух. Заботливый вихрь тискает, проверяет, все ли на месте в моем организме. Понимаю – мне это нравится. Уголки губ поднимаются. Рот приоткрывается. Вокруг глаз кожа собирается веерами складочек. Из горла вырываются ритмичные звуки. «Это
