Иной раз, когда видишь в одном предмете два взаимоисключающих, возникает рябь непонимания. Редукция фон Неймана в макромире. Я один. Холодная темная комната. Тишина. Топка как глубокое черное пятно. Открытое окно. Ветер раздувает занавески. Холодно. Встаю, закрываю створки. На улице серо. Пепельное небо, в котором почти не видно светило. Деревья во дворе выглядят мертвыми. Землистая эпидерма листьев покрыта блекло-голубыми пустулами. Стволы сгорбились, склонились к земле. Трава мышиного цвета испаряет фосфорицирующую гнилью хмарь. Подхожу к камину. Прикасаюсь. Стылый. Дотрагиваюсь до углей. Отсырелая поверхность пачкает подушечки пальцев. Сколько я сидел в комнате один? За это время прогорели дрова, остыл очаг, почудилась Ева? Может этот мир сводит меня с ума? И ничего не было. Ничего.
Сажусь в кресло. Кладу руки на подлокотники. Откидываюсь на спинку. Не хочу думать, не хочу шевелиться. Температура в доме падает. Сыро. Поспать бы… Прикрываю глаза. На улице надсаживается стихия. Где я? И когда? Все равно. От холода подрагивают мышцы. Ветер рвет дом из земли. Мне кажется, я слышу, как трещит фундамент. Сейчас взбесившийся воздух подхватит жилище, и понесет в небе с вырванными кишками труб и проводов. Куда? В волшебную страну жевунов? Разум еще работает, подкидывает топливо страницами прочитанных книг, раздувает пламя. Хочет жить. Узнанные мысли. Позаимствованные переживания. Может, и люблю я прочитанной любовью? Сколько книг я схватил, запомнил, заболел ими? Строчки свиваются водорослями, зеленая смерть наматывается на винт моей жизни, гасит… Засыпаю. Во внутреннем пространстве темнота, редкие вспышки. Ветер играет для меня колыбельную «cupidus mori». Сон. Пытаюсь вспомнить спрятанную от ветра тайну. Раздуваю огонь. Осторожно, чтобы не затушить пламя. Вижу источник света. Все ближе. Лицо Евы. Люблю ли я по-настоящему? Да. Мне надо вернуть…
Я не могу пошевелить руками. Пытаюсь открыть глаза. Веки обессилели и будто заклеены. Слышу: кто-то кричит. Визг с клекотом и хрипом бьет по барабанным перепонкам. Кричу я. Надо встать. Надрываю печать, разверзаю глаза. Но перед ними темнота. Ничего не вижу. Удерживаю образ Евы. Любовь – вид огня, она поможет мне. Надтуживаю пресс, ноги. Мясо сводит судорогой от напряжения. Падаю на пол. Трясет. Стучат зубы… Уже хорошо. Я могу двигаться. Я вылезу отсюда. Хаотично напрягаю мышцы. Небольшие подергивания переходят в хореический гиперкинез. Танцуй, и согреешься. Чувствую тепло. Наверное, греки лечились хореей от паралича. Мне бы статую святого Вита, я бы отжег. Вижу серость. Не темнота, уже хорошо. Теперь нужно прекратить, пока я себя не покалечил. Мышцы вошли в автоколебание. Не могу остановиться. Галоперидола! Десять кубиков. Но разум работает. Пока тело бьется, я представляю себе его неподвижным, теплым, тяжелым. Проникаю в него. Отдаю ему этот образ. Движения замедляются. Размеренность, мягкость, округлость. Чуть меньше судорог, чуть больше танца. Еще медленнее. Неподвижность. Только подспудная инерция мышц, которую я растворяю безмолвием. Остается внутренний жар. Зрение проясняется. Вижу рукав камзола. Кружева испачканы кровью. Нужно сосредоточиться. Взгляд в пространство. Сумятица образов.
Я
