и которые ощущались не столько непосредственно, сколько через то, с каким любвеобилием в высших сферах холят, балуют и почитают своего избранника и защитника и в каковом любвеобильном угождении достается обычно купаться не самому избраннику и защитнику, а его родным и близким…
13
Если и существуют какие—то высшие стандарты человеческого благополучия, то им, без сомнения, совершенно соответствуют первые годы семейной жизни Алексея Орлова и его молодой подруги.
Эти так внезапно соединившиеся мужчина и женщина были действительно готовы друг на друга молиться. Особенно преизбыточное излияние любовного меда казалось поразительным для Алексея Орлова, – еще недавно отличавшегося монашеской холодностью и сдержанностью и которого невозможно было даже заподозрить в такой безоглядной привязчивости к кому—либо и в таких неисчерпаемых запасах душевной и плотской нежности и преданности. Если бы кто—то посторонний услышал, какими своеобразными ласково—интимными прозвищами он наделял супругу, то, пожалуй, не поверил своим ушам, – да и как поверить, что с уст этого твердокаменного воина, олицетворявшего мужественность, могут слетать умильное сюсюканье и приторно—сладкая любовная чепуха. Впрочем, о подобных сердечных «слабостях» никому и не было известно, – за исключением тех, кому было положено об этом знать по долгу службы.
Что же касается молодой жены Алексея Орлова, то она, несмотря на субтильное сложение, оказалась вполне в силах удовлетворить пыл супруга, с энтузиазмом и без остатка поглощая все расточаемые им нежности. Со своей же стороны, она с любовью, но в то же время с какой—то странной снисходительностью, всякий раз заставляла его содрогаться в своих объятиях и своим абсолютным пониманием самого нерва плотских утех неукоснительно доводила до исступления и детского лепета.
К чести сказать, она без надрыва перенесла мгновенную перемену в образе жизни, ознаменовавшую счастливое вхождение в привилегированный слой общества. Она совершенно спокойно избегла двух крайностей: с ней не случилось весьма частого в таких ситуациях пошлого помешательства на «аристократизме», а также не привился чахоточный «кухаркин комплекс», довлеющий вечным ощущением своей неполноценности, забитости и униженности.
Сохранив светлое провинциальное простодушие и живую любознательность, она была всегда весела, энергична и общительна. Со здоровой увлеченностью и постепенно вырабатывавшимся вкусом она пользовалась всеми представившимися возможностями познать радость жизни. Благодаря своей искренности и легкому нраву, она приобрела множество подруг, – причем, не только в замкнутом кругу «высшего света» (то есть офицерских жен и дочерей), но также среди так называемого обслуживающего персонала. Даже прежние ее подруги по интернату иногда объявлялись у нее и бывали всячески обласканы, –
