использовалось как общественный туалет, я протиснулся в щель, отер пот со лба и торопливо расстегнул штаны…
…Переведя дух, я привел себя в порядок и поспешил обратно.
Костя взглянул на меня внимательно, тонко улыбнулся и, не говоря ни слова, тоже отправился за кинотеатр.
Девушка внизу торговала и торговала, соски ее то показывались между телом и халатом, то исчезали, и в этом крылась прелесть дрожащего томления.
– Хорошо, – сказал Костя, вернувшись быстро и плюхнувшись рядом. – И даже очень.
Мороженое лежало в изотермическом ящике, но что-то еще хранилось в большой картонной коробке, стоящей у стены. Покупатели ненадолго рассосались, девушка повернулась, полезла туда, при этом нагнулась так, что я увидел уже все, что мог.
Говоря современным языком, она носила «бразильские заросли», хотя в СССР о типах причесок никто не слышал, забота об области ниже пояса считалась буржуазным пережитком. У мороженицы вырос такой буйный куст, что хотелось нырнуть туда, затаиться и отдать концы от переизбытка наслаждения.
– Мне опять захотелось пИсать, – сказал я, когда девушка опять встала спиной к нам.
– Подожди, – остановил Костя, все поняв. – Посиди немного, передохни. Два раза без перерыва на такой жаре вредно.
В благодарность мы купили у ничего не подозревавшей продавщицы мороженое, за которым спускался один я, чтобы не потерять наблюдательный пункт. Медленно поглощая подтаявший пломбир, мы были довольны, как падишахи; благодаря хождению за «Родину» эта девушка стала нашим совместным достоянием, кем-то вроде одной жены на двоих, хотя у падишахов на одного мужа приходилось несколько жен.
Съев свое мороженое, Костя сходил к гаражам еще раз. Дождавшись его, я тоже повторил свой заход.
Заниматься привычным делом на свежем воздухе было приятно..
В последний момент я подумал, что для полного счастья мне не хватает голенькой Тани Авдеенко, прилепленной четырьмя пластилиновыми шариками на серебристую стену гаража – но, конечно, не стоило требовать от жизни слишком много.
– А знаешь, как я еще развлекался… – разнеженно заговорил Костя, когда я опять сел к нему, не чувствуя под собой скамейки. – Ни в жизнь не догадаешься…
Я молчал, ожидая невероятного продолжения.
Девушка-мороженица, наклонившись теперь вперед, прибиралась в своем дымящемся ящике.
Ко всему прочему, у нее оказались очень выпуклые ягодицы, разделенные ложбинкой, просвечивавшей сквозь халат.
Если бы в тот момент я знал то, что открылось мне через год, то мог бы выразить желания, охватившие при виде этой ложбинки под ничего не прячущей тканью. Но сейчас я не знал еще ничего, не имел соответствующих опытов, и потому смотрел вниз с абстрактным вожделением.
–…Берешь зеркальце…
– Какое зеркальце?
– Обычное. Квадратное. Или круглое. И пускаешь зайчик ей в то место.
– Кому? – я был сбит с толка.
– Да кому угодно.
