заданную подполковником – как увеличение объема груди у какой-нибудь московской дуры, влияет на полицию.
– Я думаю, – наконец, сказал я, – никак не скажется. Полиция – она же всегда нужна. Да, многие считают нашу полицию не симпатичной, но ход мыслей-то у нее правильный.
Я толкнул Шуру локтем – я уже иссякал. Шура прокашлялся и выдал сентенцию:
– Мы – врачи и полицейские – чем-то похожи. Сильные духом идут в полицию, чистые сердцем – во врачи, остальные, кому не повезло, идут в бизнес.
–Вы достаточно молоды для такого дела, – вновь заговорил подполковник, – вам приходилось делать что-то подобное раньше?
Откровенно врать всегда глупо, чтобы тебе верили, доля правды нужна.
– Честно говоря, нам – нет. Но у нас хороший педагог.
Я вспомнил Альберта Карловича, и подумал, а вдруг старика «раскололи», и подполковник знает о нашем с Шурой плане? Тогда – валить все на него, болтуна.
– И он приезжал в Москву с похожим заданием?
– Да, он много раз приезжал. И в девяносто первом и потом несколько раз.
Опять возникла пауза.
– Я вот часто думаю: декабристы – что заставило их выйти на площадь? Чего им не жилось?
Они ведь чинами повыше меня были.
Я опешил. Я не знал, что сказать – подполковник явно бредил.
– Как вы думаете, коллега, – обратился я к Шуре. Шура ответил просто и вкусно:
– Я думаю, чувство порядочности. Порядочные люди вышли на Сенатскую площадь, прочие,
мелкосерьки остались по ту сторону.
– Да, наверное, так, – сказал подполковник и добавил, – весь завтрашний день я буду в парадной форме.
Он развернулся, сел в машину и уехал. «Да хоть в трусах», – подумал я.
– Чтобы разговаривать с москвичами, нужно сойти с ума, – сказал я Шуре.
–Ну, так давай напьемся.
И мы поехали на «Божедомку» к великому, но не оцененному русскому художнику Пэпсу.
Из всех людей, принадлежащих миру искусства, художники – самые уважаемые. Перед всеми прочими – музыкантами, актерами, у художников есть неоспоримое преимущество. У них есть мастерская. Я долго размышлял, откуда у художников появляется
эта мастерская, и пришел к выводу, что сперва, неизвестно как, в нашей, необремененной
лишней жилплощадью стране, возникает мастерская, а уж потом в нее заселяется человек,
который и становится художником. Мастерская художника, как маленький музей, набита
тысячью любопытных безделушек, стены ее завешаны картинами, так, что и стен не видно -
а это очень ценно – не видеть стен. И потом, в мастерской можно собраться, попить чаю
или еще чего, послушать живых людей. Где вы теперь живых-то людей услышите?
Я был проездом в Москве и, чтобы не томиться на вокзале несколько часов, поехал «убивать время» к своему хорошему
