телевизор. Дешевые китайские шторы наглухо закрыты, пыл на полочках бежевой «восьмидесятнической» шкаф-стенки, тостый плюшевый диван-софа. книжки в потрепанных корешках – Стругацкие, Томас Манн, фантастика какая-то нарядная. Дом как дом, если бы не запустение и мрак. Ему не надо было ничего обьяснять, она это чувствовала, но слова извинений так и толклись в горле, так и прыгали на языке. Она упрямо сжала зубы – ей не за что извиняться, она не виновата, ее довели!
– Как у вас… – он подбирал слово, чтоб не обидеть: – Уютно…
– Да что вы Коля, меня дома… в общем, не было давно, ой, то есть… как бы не было, я больна была, в больнице пролежала, и некому было ни цветочки полить, ничего.
Она отодвинула штору:
– Вот смотрите, завяли!
– Жаль! – покачал он головой на сухие, пожухлые буздылики в горшках.
«Так и „живу“ у себя дома, никому не нужная, никем не замечаемая, даже соседи не признают всей уродливой правды», – горько подумала она, на мгновение отвернувшись.
– Я и не знаю, как решилась на улицу-то выйти сегодня, мне вроде как… не рекомендуется!
– Да, и я знаете, тоже по-наитию какому-то сегодня вышел, а так-то я домосед! – жизнерадостным идиотом ответил он. – За уши не вытащишь на солнце, да и тоже… нельзя.
Он осторожно потер шею, коротко глянув на нее – не смотрит ли она на его грубые швы? Но Маша или и правда не видела ничего такого, или просто не хотела видеть. Он вздохнул спокойнее.
– Я… я на секунду бы отлучился, если вы…
– Нет-нет, что вы, в коридоре вторая дверь!
– Спасибо, – кивнул он благодарно, прошмыгнув в коридор, поспешно обшарив вешалку, вытащил из кармана пальто шарф, и заперся для вида в туалете. Там он проклиная себя за рассеянность, замотался шарфом, и стал лихорадочно придумывать, как бы оправдать столь неуместную вещицу… Долго засиживаться неприлично, и так ничего не придумав, он рискнул выйти без объяснения, а если оно потребуется, то попытаться отделаться экспромтом. Он чувствовал себя невыносимым болваном, но ситуация приняла совсем уж отчаянный оборот!
Она стояла спиной к нему и смотрела в окно. Он помявшись, деликатно кашлянул. Она вздрогнув, обернулась:
– Ох, Николай, вы меня испугали немного! – и хрипловато рассмеялась, но так невесело…
– Я? – он совсем потерялся. – Так я, Машенька…
– Нечаянно вы, знаю! – снова выручила она.
– Ага! – он улыбнулся извиняясь, и хотел было уже сесть, но она взмахнула руками:
– А давайте с вами покурим!
– Ой, да я… – он не курил, но сейчас это так важно: – Давайте!
Они взяли из мятой, линялой пачки по пропыленной, слежавшейся сигарете. Она подала ему спички, он нервно чиркнул одной и сломал. Попытался поджечь вторую – и она треснула пополам. Он вспыхнул от стыда так, что от него самого можно было сигарету поджечь, но она
