с надышняго вечОра накормил! А, зарас – воды им заплясну и вся недОлга! И конь табейнай уже осёдлан и дожидаитси кады ты выйдишь!
– Ну, тады – любочки, сына! Попей, покудава, молочка с крынки, а я тем часом быков вывяду с базу!
Жизнь и быт казаков, за столетний промежуток времени, коренным образом изменились. Если в прошлые годы казакам решительно запрещалось пахать землю и сеять хлеб: потому как, дух войны господствовал во всём, и ослушников грабили и били до смерти, то в 1861 году, в вольной станице Глазуновской, зажиточные казаки уже высеивали до семидесяти пудов семян и имели до пятисот лошадей. А, у «середняков», почти у каждого, имелось от десяти до пятидесяти скакунов.
Лошади были ценным товаром, но продавать их в станице Усть-Медведицкой, где часто проходили торги, не имело ни какого смысла из-за большого количества «товара», который скапливался на «тычкАх», цена на лошадей падала, поэтому Омельян решил гнать лошадей на продажу в Новочеркасск, или, на худой конец, в станицу Каменскую или Усть-Белокалитвинскую, где за статных жеребцов давали очень хорошую цену. Но, продажа собственных лошадей была запланирована Омельяном на середину июня, а сейчас – он шагал за плугом и следил за равномерностью отвала пластов земли изпод лемеха.
– Ты, сына, за ради Божи (пожалуйста), дЮжа не подгоняй быков, не рви им холки. Нам не к чяму фитюлить: два круга всяво осталося пройтить. Нам някудышнаи бычки без надобнастёв: разве что – на мясо их пущщать…
– Усё понятственно, батяка! (Всё понятно, отец!) Я буду аккуратнея с имя.
Солнце стало клониться к заходу, когда со стороны степи показался силуэт всадника.
– Глянь-ка, батяня! Кажись к нам кто-сь скаче!
– Ну, усЁ, Степаха, будя (хватит)! Пора ужО и честь знать: этна-ть к нам скачють.
К пахарям на взмыленном коне подъехал один из станичных табунщиков.
– Здарова бывали, станичники! Бяда, у нас, Феодосиевич! Кто-сь угнал из табуна около сотни лошадей: не иначе как – калмыки гребостнаи (противные)!
– Да, ты что, зальян (приятель), беляны объелси!? – Как ето «угнали»?! – Всплеснул руками, Омельян, – А, когда жа?! А, иде жа вы были, старажельшыки хренавы?!
– Запраститя, за ради Божи (Простите, пожалуйста!), Феодосиевич, не доглядили. Дак-ну (но) зараз не об нас гутар: с калмыками надоть поквитатьси! Поскачу-ка я у станицу, да казаков подыму! Да и ты не мешкай: лошадей возвертать надобедь!
– Стяпан! – затягавая подпругу под брюхом лошади, крикнул Омельян, – Сляди за иммушшыством – я до куреня! МамАню табейнаю пришлю на подмОгу! Дожидайси!
Отец погнал намётом скакуна вслед за скачущим к станице табунщиком, а малолЕтка (семнадцатилетний) Степан, от отчаянья стукнул кулаком по рогам бычков и со слезами воскликнул:
– У-у, ироды рогатыя! Возися
