ты вновь увидишь в своей гостиной цветущего и улыбающегося Мишеля, дабы с интересом выслушать очередные захватывающие рассказы о новых землях и пережитых волнениях…»
Салтыков вытер рукою пересохшие губы. Трудно держать мину при скверной игре. На душе, мало того, что скребли кошки, они там еще умудрились нагадить. Нагадить, и растереть в виде нелепейших сплетен о его, якобы, похождениях. Ну, что может стоить пара невинных поцелуев в щеку; несколько высказанных на людях признаний в любви и всецелой преданности; вечерняя прогулка в парке с женщиной, на много старше тебя? Ничего, ровным счетом! Разве что снисходительной улыбки во след, или дружеского похлопывания по плечу, мол, давай, брат, не посрами. Но, нет же! Заскучавшему обывателю надобно сделать из этого acte honteux3, выходящий за всякие рамки приличия… Вздор! бред! ненавижу!
«Ах, да! – спохватился он, – Чуть не забыл! Передала ли тебе любезная матушка мой маленький cadeau4, что так поспешно был оставлен мною на столике? Дела, не терпящие отлагательств, потребовали моего беспардонного исчезновения, за что я и вынужден просить у тебя прощения. К тому же мы, кажется, планировали устроить урок музыки, который так же не состоялся по причинам от меня не зависящим. Прости и за это. Смею надеяться, что других упущений с моей стороны не предвидится.
Итак, до скорой встречи, моя милая Бетси.
Твой навеки Мишель.»
– Гришка! – позвал Михаил.
Из боковой комнаты появился второй камердинер Григорий, в помятой рубахе с расстегнутым воротом. В руках он держал влажное полотенце.
– На-ка, вот письмецо! Отнеси сей час в дом вице-губернатора.
– Не поздновато ли? Вечереет.
– Ничего не поздно! Письмо срочное. Для Елизаветы Апполоновны.
– Вот еще, развлечение, – проворчал камердинер, вытирая о рубаху мокрые руки, – в ночную слякоть через пол-города топать. Я же только воду нагрел, чтоб компресс ставить!
– Не ворчи, каналья, – насупился Михаил, – Ступай. Я сам справлюсь.
В боковой комнате, тем временем, кашлял и постанывал на своем топчане хворый Платон. Его мучала жаба5, и Гриша, узнав о срочной командировке хозяина, принялся срочно ухаживать за больным со всем присущим ему рвением.
– Платон, ты как? Держишься?
– Да, барин, – прохрипел Платон, – Жив еще.
Надо бы им денег оставить, – подумал чиновник, устраивая на горле у старика горячее полотенце, вощеную бумагу, и клочок шерстяной ваты, – рубля три. Микстуры нынче дороги. Да все на спирту. Как бы подлец Григорий сам не выпил.
Глава вторая
Лето 1852 года. Слободской уезд. Трушниковская волость. Даревня Нелесово
Ворота сарая трещали, готовясь рухнуть под натиском напирающей с улицы челяди…. Городской голова Гурдин
Постыдный поступок (фр).
Подарок (фр).
Ангина, устар.
