да глух тот на ухо! Зато Людвига враз примчалась, будто за дверью стояла, а, может, и вправду стояла? С того дня жалость к родственникам так и осталась лежать в том самом ящике.
***
Алимпия поежилась, плотнее укуталась в одеяло, прижав к груди зайца. Скоро-то еще до рассвета? Часы не тикают – верно, гирьку забыла подтянуть. Вот бы хорошо сейчас марьин корень заварить, бессонницу прогнать или чай ромашковый выпить.
***
Еще в пансионе увлеклась Липа лечебными травами, в особенности привлекала ее фармакогнозия (мудреное название и сейчас давалось с трудом). Благо дядя Карл ее без присмотра не оставил – преподавать естествознание там же пристроился. Да и привил ей любовь к травкам да цветочкам, и не простым, а чудодейственным.
"Все есть яд, ничто не лишено ядовитости, и все есть лекарство. Одна только доза делает вещество ядом и лекарством! – любил цитировать Парацельса Карл Натанович, заливая нежно-розовые цветки с длинными вьющимися стеблями доброй порцией водки. – Вот возьмем, к примеру, вьюнок полевой – симпатичный такой сорняк, вдыхать его аромат – одно удовольствие для барышень. А ведь в корнях милейшего цветика прячется смертельный яд – конвульвин. Но лишь, обладая опытом и знаниями, ты можешь превратить сию змеюку в пользительное для организма средство: оно и кишки послабит, и камни из почек выгонит и кровушку остановит, да и гнойники заживляет, как на собаке. Но, матушка моя, не зная броду – не суйся в воду! Лишь малейший граммик в рецептуре профукаешь и – в землю одного, за решетку другого!" – и близоруко прищурившись, он поучительно поглядывал на послушную ученицу.
Карлу Натановичу в ту пору сорок шесть годков стукнуло, и для нее, десятилетней, он был кладезем премудрости и всезнайства. С открытым ртом Алимпия впитывала каждое сказанное им слово, нисколько не усомнившись в правдивости услышанного.
"Я, как на провизора после Академии доучился, так практику фельдшерскую и забросил. Увлекся, как красна девица, цветами, да кореньями ядовитыми. И поверь мне, деточка, ничего более интересного и любопытнейшего в жизни не встречал!"
"А отца вы тоже ядами лечили?! – ахнула девочка, зажимая рот рукой. – То есть я хотела сказать травами…"
Понимающе усмехнувшись, Карл Натанович глядел сквозь стекло колбы на мутнеющую жидкость.
"Что хотела сказать, то и сказала. Нет, дочка, запрет мне дали… а так, может и жил бы до сей поры отец твой".
"Прости! – приластилась Липа к дядьке. – С добром спросила, без каверзы, честное слово".
"Да ладно уж, – стушевался Карл Натанович в детских объятиях, – уйди из-под руки-то, склянку выбьешь ненароком".
***
Отчего-то тревожно стало на душе. То ли вздох чей-то услыхала, то ли ветер по чердаку гуляет. Накинув поверх измятого платья пуховый платок, Алимпия тихонько выглянула за дверь.
Длинный коридор был пуст. Как есть, без обуви, в одних шерстяных чулках,
