как стон, из полумглы:«Мы заслужили старость нашей юностью.
Мы отдали вам все, что мы могли».
Уговорить людей пытаясь плачуще,
печально гибнут под пилой они,
и это место мрачно, словно кладбище,
где, как надгробья, холодеют пни.
Рев тракторов, жестоко пни корчующих,
раздастся, слышный в джунглях за версту,
и строй деревьев, юных, каучуковых,
проклятую заполнит пустоту.
Все будет продолжаться так же горестно,
и поколенье новое стволов,
шумя сначала, после будет горбиться
и обреченность понимать без слов.
И за деревья хочется вступиться,
когда, чуть слышный издавая звук,
на донца черных чаш, в стволы вцепившихся,
по капельке стекает каучук…
Сосулька
Растет сосулька гордая.
Растет сосулька важная.
Над гулом и над говором
висит себе, отважная.
И все такие мартовские,
и все такие смертные,
к ней прирастают маленькие
сосульки, тоже смелые.
Висит вторые сутки
и тяжелеет сумрачно,
и это не сосулька,
а уже сосулища!
Родимая, будь умницей!
Расти себе, пригожая!
Не тронь людей на улице,
которые хорошие!
Приглядывайся к городу —
тебе виднее сверху,
и упади на голову
плохому человеку!
Спутник в джунглях
Мы подарили спутника модель
вождю деревни маленькой – Виннеба.
Затихла танца пестрая метель.
Модель в руках вождя чуть-чуть звенела.
Вождь был в венке старинном золотом
на голове коричневой чугунной.
О чем он думал?
Может быть, о том,
что устарел он,
а венок – к чему он?
Тогда он спутник сыну отдал бережно,
курчавому мальчишке лет шести,
а сам пошел, задумавшись,
вдоль берега,
не разрешая близким с ним идти.
И под луной,
оранжевой, как манго,
весь —
таинствам возвышенным порыв,
глядел на спутник африканец маленький,
кофейные глазенышки раскрыв.
Вождь шел один
и растворялся смутно,
в века невозвратимо уходя,
и тонко пел над Африкою спутник
в руках у сына старого вождя…
«На лыжах празднично я бегаю…»
На лыжах празднично я бегаю,
снежками шишки я сшибаю.
Вокруг зима такая белая,
зеленая и голубая.
А ты не лыжница – ты книжница.
От снега прячешься, от света.
Ты
