одиннадцать лишь этажей,но здесь, в квартиреночках скромных
жив дух фронтовых блиндажей.
Для бывших солдат и матросов
последний окоп – в США.
Про камень заветный Утесов
поет с хрипотцой, не спеша.
И есть на одной этажерке
внутри незабывшихся строк
билет на концерт Евтушенки,
как «оттепели» лепесток.
Еще мы не всё отстрадали,
но в этих совсем не дворцах
звенят за победу медали
на стольких разбитых сердцах.
Бойцов эмигрантских дивизий
всем Гарвардам не подсчитать.
Крик женский: «Ну где же ты, Изя?
Неужто на крыше опять?»
На крыше, закутанный в тучи,
стоит, никого не виня,
Израиль Борисович Гутчин,
спаситель страны и меня.
Как будто предчувствье терзает —
что небо ракеты прошьют
и что из лесов партизанских
за ним прилетит парашют…
Перепутанные бирки
В Баку старушка – нянечка родилки —
погромщикам сказала не в обман:
«Назад! Я перепутала все бирки…
Теперь вам не узнать – кто из армян…»
И кто – с велосипедными цепями,
кто – с финкой, кто – с обломком кирпича,
погромщики угрюмо отступали,
«Предательница!» – сдавленно рыча.
А за спиной старушки без печали,
к их счастью, видя мир наоборот,
народы одинаково пищали,
совсем не зная – кто какой народ.
Любой из нас – мозаика кровинок.
Любой еврей – араб, араб – еврей.
И если кто-то в чьей-то крови вымок,
то вымок сдуру, сослепу – в своей.
Мы из родилки общей, не пробирки.
Бог перед сумасшедшим топором
Нам до рожденья перепутал бирки,
И каждый наш погром – самопогром.
Наш общий Бог, спаси от свар кровавых
детей Аллаха, Будды и Христа,
той няней перепутанных в кроватках,
безбирочных, как жизнь и красота…
Непрочтенные «Бесы»
Заменила лишь бездарь на бездарь
да «товарищи» на «господа»
та Россия, которая «Бесов»
не прочтет никогда.
Наши глиняные исполины
сладко чувствуют гений царя,
и убийц своих лепит из глины
наша интеллигенция.
Та Россия, которая «Бесов»
не прочтет никогда,
не найдет дуэлянтов-дантесов,
а в затылок «пришьет» без стыда.
Зомбизированно, по заказу
нам бабахать разрешено
по парламенту, по Кавказу,
по самим себе заодно.
Страх пронизывает морозный,
будто с «вальтером» в рукаве,
весь разбомбленный, город Грозный
бродит призраком по Москве.
Разэкраненным быть – это тяжко.
Кровь – оплата экранных минут.
Ларрикинговские
