гудок в депо —мною изумился.
И меня, чтоб вышел бес,
чтобы тихим вырос я,
уносила мама в лес,
лишь бы там я выорался.
Дядями из ГПУ
с детства окружаемый,
я орал – аж боль в пупу! —
будто вновь рожаемый.
Были ВЦИК, ВКП(б)
сбоку, а в середке
я отращивал себе
бицепсы на глотке.
В это время шла в стране
коллективизация,
но ответом шла ко мне
голосовизация.
Гитлер дергался, орал
далеко в Германии,
а я силу набирал
для переорания.
Были роды коротки,
но все эти годы
я орал всем вопреки,
будто снова роды.
Я орал, орал, орал,
не впадал в истерику.
Криком я достал Урал,
а потом Америку.
Мама, ты меня прости —
я к другим незлобен,
но лишь криком отвести
душу я способен.
Совладать не по плечу
с моим криком шоковым.
Если даже я шепчу,
это – крик мой шепотом.
Но среди тихонь-скопцов,
шамкающих, высохших,
я себя, в конце концов,
мир заставил выслушать.
««Зачем я родился в России…»
«Зачем я родился в России?
Торгаш – ее новый герой…»
Слова эти злые-презлые
я молча глотаю порой.
Но, впрочем, России не легче…
То в кровь оскользаясь, то в грязь,
вздыхает: на кой она леший
в России сама родилась!
У Нового года, у входа,
на скользком развилке пути
Россия среди гололеда
стоит и боится войти.
Но с прошлым убийственна сделка.
Застыть – в этом сразу пол зла.
О, лишь бы полночная стрелка
назад, скрежеща, не ползла!
Хотя целомудренно вышит
снежком наступающий год,
проклятое «Только бы выжить…»
нам жить по-людски не дает.
Вдали от войны, в златоглавой,
у чьей-нибудь грустной руки,
застыв золотою оравой,
плясать не хотят пузырьки.
А хлопья густые-густые
в иные летят времена.
Зачем родились мы в России?
Чтоб в нас возродилась она.
При смене любых декораций,
при шабаше и чехарде
попробуем не замараться,
себя соблюсти в чистоте.
Накаркиватели ада
людей запугали, сипя,
а нам напророчить бы надо
спокойную веру в себя.
В борьбе измочалились классы,
и расы сцепились опять,
а я с моей северноглазой
хочу по снежку погулять.
И все-таки все достижимо,
когда с твоих губ на ходу
губами снимаю снежинку,
последнюю в старом году…
