почему же?
– Вряд ли кому захочется ехать на отдых в… это!
– Ну-у… каждому свое, – сказал Альберт, высматривая место для стоянки. – Ты ведь даже внутри не была, а там вроде как очень мило. Сохранен дух старины, настоящая классика, все дела. Знаешь, почти полвека эта усадьба стояла заброшенной. Она гнила тут из года в год, пока…
Но Океана не слушала. Затаив дыхание, она жадным взглядом изучала затерявшийся где-то вне времени дворец. Если здание это когда-то и подвергалось реставрации, то теперь о том трудно было судить: усадьба выглядела так, словно ее и не восстанавливали, словно все эти годы она так и стояла покинутая и никому не нужная – здесь, в окружении леса, вдали от мирской суеты. Облепленный высохшими щупальцами дикого плюща некогда величественный портик-терраса с широкой лестницей ныне производил крайне гнетущее впечатление; четыре колоны ионического ордера покрылись трещинами, капители же на некоторых из них и вовсе обвалились. Треугольный фронтон зарос мелким кустарником, а сильно выступающие боковые ризалиты с обрамляющими окна верхнего этажа облупившимися пилястрами одним только своим видом довершали картину всеобщей отчужденности и неприкаянности. Они не столько придавали дому величия, сколько вещали о его былой славе. Внутри же в зыбкой пыльной тиши утопали сумрачные залы и анфилады залитых тьмой комнат, где клубком свернулась недоступная для посторонних глаз и ушей история. Веяло гнилостным дыханием разлагающегося ампира… Одна только паутина на чердаке да скользящие по коридорам тени… Едва уловимые вздохи, медленно плывущие по угрюмой винтовой лестнице башенки, отделенной от дома крытым переходом… А ведь в былые времена к центральному входу особняка подъезжали дилижансы со знатными вельможами, министрами и именитыми деятелями культуры; титулованные дамы с жемчужными улыбками и холодной надменностью в глазах степенно кивали друг другу. Ах, сколько всего повидала эта усадьба! О чем только она могла поведать: и о постыдных тайнах благородного дворянского рода, что проживал здесь когда-то, и об ужасах революции, стремительно пожравшей могучую Империю, и о трагедиях одного человека и человечества в целом… – много, много о чем!
Но теперь в помещениях густилась лишь сладковатая дымка забвения, а все минувшее осталось не иначе как на пожелтевших страницах писем – редких, чаще любовных, сохранившихся в так и не обнаруженных тайниках этого трехсотлетнего особняка. Оцепенение и сонливость были ощутимы во всем: и в скрипе старой половицы, и в смутно различимом запахе свежезаваренного кофе, тянущемся из спальни, в которой давно уже никто не живет, и даже в заливистом девичьем смехе, доносящемся откуда-то с чердака и путающем сны по ночам…
– Меня здесь ждут, – сказала вдруг Океана и тут же прикусила язык.
Альберт уставился на жену.
– Конечно тебя здесь ждут, – хмыкнул он. – Мишка с Никой тоже приехали… Наболтаетесь, я думаю.
Океана смерила мужа презрительным взглядом.
В этот момент, заполонив пространства по ту сторону неплотно
