плечи, обернулась к стойке. В ее глазах блеснула злоба. Как около двух месяцев назад, когда она только поступила в клинику и раздраженно подбирала подходящее место для каждой своей вещи в тумбочке, так и сейчас – Аня снова почувствовала себя подобием какого-то невидимого сквозняка, незаметно проскользнувшего по полу помещения. Опять ее никто не замечает!
Положив на спинку стула правую руку, Аня возмущенно оборвала затянувшуюся тишину:
– Ты слышал, что я сказала? Тебе надо меня удочерить! – с расстановкой проговорила она последнюю фразу.
Из проема показался вялый, апатичный лицом Николай с теми же безразличными на нем глазами. Подойдя к стойке, он уперся руками в прилавок и скучающе-прохладным тоном спросил:
– Из дома сбежала?
– У меня мама умерла, – проговорила Аня, немного потупив свой злобный взгляд. Но слова, ею произнесенные, звучали как обыкновенная констатация сухого факта, словно не совсем ее касающегося.
Обратно собрав тишину, Николай присмотрелся к Ане.
– Я же вижу, что ты врешь, – не шелохнувшись сказал он.
– Что-о-о? – заревела в негодовании Аня, подскочив с места. – Она позавчера умерла! Я в больнице лежала, когда это случилось! – Отведя руку в сторону, она указывала пальцем в пол, будто на нем лежит какое-то неоспоримое подтверждение ее слов. Взгляд ее не отрывался от Николая. – Ты не имеешь права так говорить про меня. Я еще та тварь – я знаю! Я постоянно вру, но сейчас ты не можешь так говорить про меня. Урод! – не выдержала она, оглянулась на стол и хотела что-нибудь схватить, чтобы кинуть этим в лицо Соболева.
– Успокойся, – повысил тон Николай. – Вот же нервная, – усмехнулся он.
– Нервная?! – опять вспылила Аня, сделав шаг вперед. Из-за общей усталости она плохо владела собой. Воскресенская с трудом сдерживала свои порывы и ей понадобилось не мало усилий, чтобы не начать бросаться в эту безразличную физиономию чем только попало. – У меня вся жизнь на хер полетела, а ты говоришь, что я вру! Вы все такие.., уроды! На словах готовы, а на деле… На деле ты ведь тот же паук! Только и высматриваешь, кого бы сожрать…
– Да успокаивает ты! – негромко ударил кулаком по столу.
Аня замерла на месте, будто очнулась от какого-то приступа. Лицо ее стало бледным, цветом чистой бумаги, и казалось высеченным из камня. Неподвижный ее взгляд впился в лицо Николая.
– Как тебя зовут то?
– Анька по-моему… теперь, – неуверенно сказа она.
– Хочет кофе, Аня?
– Давай, – как завороженная отвечала, двигая только челюстью и губами.
– Только сядь и успокойся, – сказал он, и добавил: – Аня.
Спустя несколько минут они сидели за столиком Ани друг напротив друга: каждый со своим стаканом. Николай раньше не наблюдал за церемонией с кофе и сахаром, неукоснительно соблюдаемой Аней как священный ритуал; да и не мог, потому как сидит она постоянно спиной к стойке. Ее движения были такие выверенные, тщательные, что Николай не мог оторваться от этого, казалось бы, на первый взгляд, скучного зрелища.
