испуганным сердцем. И все же, до чего неприятна одна мысль об этом! Врезать бы Ленке только за это по ее лицу, чтобы сразу в кровь; оставить на память пару ярко-красных трещин на припухшей губе!
– Сама только об этом и думаешь, – отомстила Аня.
– Дура что-ли? Тебе может все равно…
– Если говоришь, значит только об этом и думаешь, – отрезала она. – Все, заткнись! Может здесь вправду кто есть, – шепотом сказала Аня.
Лена притихла и больше не открывала рот. Напуганная, подсвечивала телефоном Ане под ноги, чтобы та шла ровно, не задела бы чего на полу и тем не натворила ненужного шума. Анька права – надо идти тихо и не болтать. Вот закончится все это мучение и Лена подберет пару язвительных слов, чтобы снова задеть ее. Но на Воскресенской особо не отыграешься за подавленное настроение от хандры, а ведь больше не на кем. Лену она тоже может уколоть каким другим словечком, и часто даже более обидным, но хоть какая-та отдушина от подруги. Не забывая прошлого, Лена всегда воспринимала Аню как свою опору, даже в том, что на эту самую опору иногда можно вылить немного скопившейся желчи. Ане ничего не станет – она сама будто в ней купается.
Два сердечка бились чуть ли не в такт. Кровь каждой быстро пульсировала по венам, отдаваясь глухими ударами в ушах. Только кромешная тишина тьмы слышит волнительную мелодию двух молодых сердец, словно теплую музыку жизни среди пустого, безжизненного холодного пространства этажки.
Подруги уже шли по лестнице, подбираясь ко второму этажу, как Аня неожиданно остановилась и шепотом сказала:
– Тихо! Ты слышала?
В тенях лица Лены, подчеркнутых отраженным от пола светом фонарика, блеснула мокрая пелена на нижних веках глаз. Скулы заметно приподнялись, а нижняя губа медленно опустилась, и она, обращаясь к Ане, умоляюще простонала:
– Пожалуйста, пойдет отсюда.
– Быстрее. Побежали, – сказала Аня и быстро рванула наверх, перешагивая через одну ступеньку. Лена – не думая – за ней. Только и слышала Аня за спиной дрожащий голос, чуть не срывающийся на крик:
– Я тебе говорила! Я же тебе говорила!
В ушах встал непрерывный гул от быстрого кровотока в перепонках. Убегая наверх, присматриваясь к ступенькам лестницы и стараясь светить не только себе под ноги, но и Ане, Светлова почувствовала как затряслись ее руки. Она стиснула рукой телефон, чтобы не выронить его. По щекам щекотно побежали слезы. Страшно думать, что может сейчас с ними статься.
Казалось, что внизу раздаются какие-то шумы. Это, верно, кто-то бежит за ними. На черных пролетает лестницы мерещилось, что из темного угла, или из самого проема выскочит некто здоровый, схватит за руки Лену и потянет вглубь, в самую тьму. Она же такая маленькая, хрупкая девочка; она даже не закричит от испуга.
– Ну быстрее же, Аня, – вытянула умоляюще ее имя. – Ну что ты там? Аня, быстрее!
– Да заткнись ты! – рявкнула Воскресенская,
