легче; слезы всегда что-то смывают.
И почему все эти откровения с Аней так тяжелы? Такие они все мрачные! Хоть бы раз, вот так вот сидя вдвоем они заговорили бы о чем-то дурацком, пустяковом; хоть бы раз поговорить чисто по-девчачьи или полистать глянцевый журнал. Лена соскучилась об этих разговорах, ведь по большому счету и Аня у нее единственная подруга. Хотя она девчонка общительная, но нет у нее человека, с кем можно посплетничать, подурачиться, посмеяться друг над другом или над собой. Но с Аней все как-то не так – все постоянно сложно.
– Мне сегодня пришла мысль, когда я сидела у пруда, – сказала Аня. – Ведь прежде чем стать чистой, надо испачкаться? Как думаешь?
– Ты серьезно? – хихикнув спросила Лена, но посмотрев на Аню, грустно смотрящую куда-то вдаль, сгладила лицо. – Зачем это пачкаться, чтобы стать чище?
– Ведь если не понять, что грязная, тогда зачем мытья? – шепотом рассуждала Аня, но подруга не расслышала. Лена ухватилась руками за сумку и придвинулась к подруге.
– Что ты говоришь? – старалась понять, но в ответ было только молчание задумавшейся Ани.
Сделав глоток, Аня отставила в сторону бутылку и достала из кармана пачку сигарет. Подул ветер – голые ветви на деревьях заскрежетали о принесенных ветром слухов. Кремень зажигалки высекал лишь фонтанчик искр, тщетно призывая огонь. Сомкнув обе руки, через несколько попыток Ане удалось подкурить. Дым пустился вслед за ветром, догоняя его, стараясь смешаться – стать одним с ним целым.
В тишине очередного молчания на голову Ани налетела стая невидимых злых птиц с длинными острыми клювами, вонзающимися в голову и сеющими множество неразрешимых вопросов. Снова, опять, в очередной раз Аня поняла, что запуталась, очень сильно и, возможно, безнадежно запуталась. Жизнь страшна, очень страшна. Она – это давящее, жестокое бремя, задающее множество вопросов на которых не может быть ответа. Это бремя – как немой фокусник, ловко манипулирующий картами, удивляющий ими зрителя и задающий загадки одну за другой. Сотворив фокус, он тут же переходит к другому, потом к третьему и уже не разобрать с чего все начиналось. Можно лишь махнуть рукой и признать свое бессилие. И не спросить фокусника, как он это делает. Может быть он и сам хотел бы поделиться со зрителем своими секретами, но ведь и он не всесилен – немой, сухой и постоянно оглядывается по сторонам.
Все смешалось, поменялось, перевернулось: одно другое захватило, поглотило; что-то отпало. Многое! Почти все отпало!
Жизнь – это грязная доска со множеством разводов, висящая на стене неопределенности, страха и смутной надежды.
– Ты веришь в Бога? – дрожащим голосом от скопившихся слез спросила Аня.
– Не знаю. По-моему это выдумки, – призадумавшись ответила Лена.
Слышным шепотом Аня прочитала:
Из сердца моего вырвали Бога,
Душа теперь не чувствует скорби.
Вырвали не Бога, а забрали мечту.
Не душа скорбит, а нейроны в мозгу.
Часть
