вперемешку со звоном кухонной утвари. Шум стоял невыносимый. «Вот бы встать и подняться наверх, – думала я. – Всё равно толку с меня сейчас мало». К тому же я нуждалась в тишине, а рот у Аннет не закрывался. Мне стало смешно – она напрасно надрывалась. Я пропускала всё мимо ушей. Сейчас бы всё равно ничего не решилось, и смысла не было вникать в её галдёж. Я даже была не в силах посочувствовать её излишней возбуждённости. «Покричит и успокоится. – Я снова улыбнулась. – Рано или поздно ей надоест рвать глотку, и она заглохнет, когда поймёт, что я её не слушаю».
Прошло почти две недели, но атмосфера в школе верховой езды оставалась накалённой. Открытая враждебность перешла в закрытую. Подавляющая обстановка сказывалась на всех плохо. Никто не хотел вникать в чужие проблемы и выслушивать претензии, когда сам был по уши в делах. Аннет могла легко увлечься своим длинным монологом, бегать из комнаты в комнату, махать руками и закатывать истерику, от которой голова шла кругом. Она часто повторяла, что ненавидит в людях равнодушие, что даже готова стерпеть крики, и ругань, но безразличие не шло ни в какое сравнение. Неспособность или нежелание людей войти в чужое положение выводило её из себя и до жути раздражало, превращая в истеричку.
Ей нужно было просто суетиться, говорить, а мне заставить себя встать с дивана, набрать горячую ванну и, наконец-то, смыть с себя всю грязь прошедших дней. Уснуть всё равно не получиться. Аннет была в поднятом настроении и бегала кругом как заведённая. Пока она дальше возилась на кухне, я лениво поднялась по лестнице и прошла в ванную комнату почти что на ощупь. Дом погрузился в темноту. Проводка была старая и в двух местах перегорела. Хозяйка обещала вызвать мастера, но так никто и не пришёл. Аннет в целях экономии зажигала свечи только в гостиной и спальне. По дому мы должны были перемещаться с керосиновой лампой и сразу же её тушить. Она ввела такие правила, и мне пришлось с ней согласиться.
Ванная комната была единственным местом в доме, куда можно было отлучиться, чтобы там уединиться и на время спрятаться. Она знала о моём пристрастии к горячей воде и о том, что это был единственный способ привести себя в порядок и во время банных процедур меня нельзя беспокоить. Я зажгла две свечи: одну на деревянном столике в углу, а вторую на подоконнике и, сбросив одежду, села в пустую холодную ванну и заткнула слив пробкой. На потолке и стенах дребезжали тени от свечей. Это небольшое квадратное помещение напоминало мне ванную в монастыре, хотя я смутно себе представляла монастырскую комнату, но, думаю, что по уровню убогости они были бы схожи.
В любой другой раз я бы вздрогнула от холода, и холод током пробежал бы по всему моему телу, но не в этот вечер – к счастью, ванна наполнялась горячей водой и быстро прогревалась. Трубы были старые и клокотали, и водой горячей нас баловали редко: она обычно бежала тонкой струёй из ржавого крана и хватало её только на то, чтобы умыться и зубы почистить. Часто приходилось воду даже греть. Бывало такое, что её совсем отключали. Мы запаслись тазами и вёдрами, чего в доме было предостаточно.
