с ящиком картотеки располагался черный бархатный футляр. На крышке – металлический гербовой значок, острокрылая крупная бабочка. Дина Яновна осторожно открыла футляр. Под стеклом и золотистым пошловатым картонным обрамлением стала видна пластинка дагерротипа. Изображения казались парящими, точно существующими не на верхнем слое или на ткани, а внутри пластины. Двое молодых мужчин в военной старомодной форме. Один – сухощавый, высокий, с резко очерченным тонким лицом, другой – среднего роста, округлый, какой-то смягченно плавный.
– Наши коллекционеры. Близнецы Ильянины. Лаврентий Подымович и Леон Подымович. Внизу, в галерее, есть портреты. Если на растопку костра не пойдут, разглядите ещё поподробнее.
– Близнецы? – Листик сощурилась.
Сравнила запечатленных. Удивленно подняла голову.
– Но они не похожи.
– Именно. Но они близнецы. И это важно, – женщина с видимой неохотой захлопнула футляр.
Вернула его на изначальное место, не дав толком разглядеть ни фигуры людей, ни странную острокрылую бабочку на гербе-украшении.
– А вы определенно чувствуете себя удовлетворительно. Потому я вас провожу в столовуюстоловую, – Дина Яновна взяла решительно девочку за плечи и силой поволокла к выходу, впрочем, не находя сопротивления.
А вы не боитесь, что украдут? – Листик оглянулась на футляр, – Вы… храните открыто…
Дина Яновна остановилась. Развернула девочку к себе, посмотрела в упор в глаза, так что Листик ощутила лопатками зыбкую неуютность.
–Плохая идея что-то красть из хранилища. Неудачная. Она никому не приходит в голову. – хмыкнула, отпустила вздрагивающую, – Вещь принадлежит мне. У меня не воруют. Это правило. – в голосе звучала снисходительная уверенность.
Впервые с момента отбытия из города в голове Листика забрезжила красная мысль. И всю совместную молчаливую дорогу до столовой девочка безмолвно убеждала себя, что делать глупости на новом месте не следует.
В то время как Листик приходила в себя, Иришка прилежно закапывала яму. Её воспитали достаточно хорошо, чтобы научить: если старшие просят, помогать надо не переспрашивая. Одежда правда довольно скоро пришла в состояние плачевное. Когда мама поняла, что арестовывать несовершеннолетнюю преступницу вот-вот придут, она достала из шкафа лучшее иришкино платье: кружевное, кремового хлопка. Мама же одела на ножки дочери белые чулочки и светлые туфельки. Прибрежная грязь со всем парадным нарядом сочеталась так себе, а тут к ней ещё добавилась отлетающая от лопаты почва. Ириша сбрасывала вниз рыхлую землю. Яма была мелковата. Закапываемый еле туда вмещался, и Олег Николаевич вздыхал выразительно, глядя на получающийся результат. Выдохшись довольно быстро, Ириша села у могилы, надергала свежей травы, присыпала ей сверху новенький холмик и зашептала под нос про мать-землю сырую.
–А почему…тот дяденька…умер? – она деликатно постаралась забыть, что покойный конвоировал их на остров.
