вместе с этим и промежуточным плато, на котором можно поправить снаряжение и приняться за покорение верхов. Прежде, чем продолжить очаровываться греческим гением, опишем те свойства, которыми Парменид обустроил свой перевалочный пункт:
1) бытие не возникло;
2) бытие не подвержено гибели;
3) бытие целокупно (т. е. не состоит из многих частей);
4) бытие единородно (μονογενής), что надо понимать в смысле его единственности;
5) бытие неподвижно (буквально «бездрожно» – ἄτρεμες);
6) бытие законченно или совершенно[33].
Для продолжения, важно счесть, как именно Парменид видел бытие. Бытие – это всегда полнота и прежде, чем продолжить, давайте сперва опознаем, чем же таким могла быть наполнена каждая существующая крупица. Это должно было быть нечто характерное для всего мирового порядка, косвенно присутствующее во всех предыдущих аллегорических соитиях (мифом, распавшегося на стихии, и элементалями, перевоплотившихся в абстракции). Теперь, когда черёд дошёл до самих абстрактных понятий, числа, атомы и прочее вкупе с откопанным бытием Парменида определяли самую универсальную субстанцию, в горизонтах которой будут наслаиваться все следующие находки. Этим простором оказалась душа, но понимаемая не как «псюхе» Гомера, а как дух, ибо в тех же гомеровских эпопеях, все три компоненты населяли единую, духовную природу. За душой неспроста опредилалсь вмещающая всё и вся область, предпосылки для этого скапливались постепенно, тут и там всплывая у разных авторов[34].
Здесь мы вплотную подобрались к узлу всех тех навязанных с бытием вихров. Если бы эта книга называлась «Семидольное бытие», то наш исторический проводник оказался бы перебежчиком, т. к. представление о сущем всегда изменялось очень лихо, от чего можно даже сказать, что бытие – это самая непостоянная переменная. Сведя же повествование к телесности человека, мы всё равно будем придерживаться идеи бытия, но сконцентрированной в такой форме, что по габаритам, природе и очертаниям была бы близка человеческому естеству. За этим-то я и решил взять образ души, ведь этот призрак – проекция тела, по которому и отличается Homo Sapiens от всей остальной фауны; через бытие души – повторно замечу, что речь идёт именно о человеческой душе, – всяко проще добраться до истины, нежели отталкиваться от бытия вообще, ибо предавать вещи определённости, выставлять на показ какую-то одну грань – в этом и состоит особенность человека. Про «узел» сказано не из одного эгоистического внимания к заглавию книги, но и в связи почитания эллинских достижений, ведь дойдя до поворотного момента своего скромного исследования, мы тем самым пришли на распутье греческой мысли. Элеат Парменид даёт философии развилку из трёх путей и следовав кредо своего целостного бытия, нельзя было выбрать что-то одно, охвату подлежали все три маршрута и по каждому из них теперь предстоит пройти и нам.
После эпопей архаичной Греции, мифологичность прониклась философичностью и до элейских учений имела одно русло,
О природе. Фр. 8, 3–4.
Ксенофана считали первым, кто увидел у поставляемой в начало субстанции духовную составляющую: «Он также первым сказал, что все возникающее подлежит гибели и что душа – дыхание» (ДК 21 А 1). Такой же пневматический манер просматривается и у другого ученика Анаксимандра – Анаксимена: «В интерпретации воздуха как Первоначала очевидно стремление приблизить его к духовной репрезентации: воздух у Анаксимена тожествен с материей души» (Лукреций. О природе вещей. Л., 1945. 3, 624). К душевному столпу подходит и Парменид, но не через видение бытия, а стихийных сочетаний – «из земли и огня» (Досократики. – Мн.: Харвест, 1999. с С. 425). У Гераклита душа – «искра звёздной сущности» (Мегасфен, гг. 34. Ср.: Страбон, География II, 1, 9 (С70); XV, 1, 57 (С711); Плиний, VII, 2), а у Демокрита – «дыхание, вложенное в атомы с такой готовностью к движению, что что для него проницаемо всё тело» (Феофраст, De ventis II, 11; Аристотель, Метеорологика 364а5-13).
