следовательно, только через проекцию этой высшей божественности[55] и можно постичь универсальную сущность человека. И что по Сократу, что по Платону, миссия человека проста – припомнить душе[56] некогда позабытое и для этого, следовало передать все полномочия фасадному изречению дельфийского храма: «Nosce te Ipsum»[57], ведь как раз в цветущие годы этой постройки вера в самопознание доходит до своего небывалого пика. Отчаянно старались вызнать, чем же отличен человек от всего остального; что даёт ему душа, бытие и разум, как заполняющее это самое бытие? Ответ преподнёс ученик всех трёх – Аристотель (384–322 гг. до н. э.)
Человеческая юдоль – это всегда пограничье. У Платона пограничным пространством являлся эйдос[58]; у Сократа – его собственная персона, использовавшая философию на практике; Аристотель же, как самый учёный из всей троицы, льнул к способности выведения, как и у его учителя, но за одним лишь изменением – идеи не просто рождались в промежуточном лимбе, а своего рода опредмечивались, получали обозначение и этой силой именовать вещи был наделён никто иной как сын величавого Разума – Логос[59]. Мироздание представлялось в развёртке на троичное сущее. Аристотель пишет: «Сущее как то, через что все остальное получает свое название»[60]. Сущее (мир идей у Платона) есть означающее, дающее материальной действительности – означаемому (миру вещей) – своё особое наименование, через посредника – душу, обладающую Логосом[61]. Тройственный характер бытия приобрёл следующую структуру: оно могло быть явлено назывателем, актом называния или непосредственно названным продуктом. Все три вариации суть отдельные реальности. Одна реальность состояла из чистых идей, другая в образе переправляющего мостика или энтелехии[62], а третья была пунктом назначения – материальной природой.
Систематизмом своего мышления, Стагерит обобщил психологию Платона, рациональность Сократа и превознёс душу в новое привилегированное положение, т. к. излюбленная всеми психея нареклась сущностью, имевшей в «Метафизике» две формы употребления: как oysia и как logos. В форме Логоса употреблялся ещё ряд терминов[63], но ни один из них не может сравниться по всеобъемлимости с сущностью[64], от чего можно со спокойной совестью заключить, что первопричина сущего таки была выведана и имя ей Логос – способность к обозначению.
Важно заметить, что после критики Логоса как понятия (logos) у Парменида[65], близкими стали те же сознание (ennoia)[66] и определение[67], но общим для всех работ можно наречь такой субститут Логоса как хорос (horos)[68], который есть не только термин[69], но и разграничивающая сила[70], в некоторых местах олицетворяемая горами[71]. Явленный в понимании предела, хорос исследовался и как отношение[72], что тот же эйдос[73], поэтому среди всей терминологической антологии, хорос как
Одной из версий божественного в человеке признавался внутренний голос, представляемый в личности Сократа даймоном или даймонисом: «По божественному жребию, за мною с детства следует гений: это –
«Постой-ка, Сократ, – подхватил Кебет, – твои мысли подтверждает еще один довод, если только верно то, что ты так часто, бывало, а именно что знание на самом деле не что иное, как припоминание» (Федон, 72d).
Познай самого себя (лат.).
Это промежуточная реальность между бытием и небытием: «Прежде достаточно было говорить о двух вещах: во-первых, об основополагающем первообразе, который обладает мыслимым и тождественным бытием, а во-вторых, о подражании этому первообразу, которое имеет рождение и зримо. В то время мы не выделяли третьего вида, найдя, что достанет и двух; однако теперь мне сдается, что сам ход наших рассуждений принуждает нас попытаться пролить свет на тот вид, который темен и труден для понимания. Какую же силу и какую природу припишем мы ему? Прежде всего вот какую: это – восприемница и как бы кормилица всякого рождения» (Тимей, 49b).
В противовес Пармениду, для которого «либо бытие, либо небытие» и Платону с его «миром идей» и «миром вещей» Аристотель говорит: «Всегда есть что-то промежуточное как между бытием и небытием – возникновение, так и возникающее – между сущим и несущим» Логос – акт обозначения (Метафизика II, 2, 994а 25).
Метафизика IV, 2, 1003b 5.
Компиляционное мышление Аристотеля не могло не задеть работы своих предшественников. Вскользь минув Гераклита, хотелось-бы полнее провести линию между влиянием последнего на эллинский гений. Эфесец не был сторонником ни ионийцев, ни элейцев, ибо первые слишком уповали на натуралистическое мировоззрение, а вторые – на абстрактное. Гераклит же стремился совокупить обе крайности под вехой единого для всех начала – Логоса или же Слова, дающего жизнь всему существующему и оформляющего природу сообразно наличию в ней ключевого элемента – огня: «Не мне, но логосу внимая, мудро признать, что все, – судья [огонь] и подсудимый [мир] – едины общим всем звоном [Логосом]» (ДК 22 B 50). Чувства и пламя – это динамика обозначающей силы, своего рода подступ к познанию глубины в человеке, где мы [люди] только дети, старающиеся высечь искорку, чтобы хоть как-то осветить неизвестные явления: «Aion – играющее дитя, расставляющее шашки: царство ребенка» (В 52). Судьба человека пока лишь пробует подступиться к истине – настоящей форме бытия; давая своим игрушкам (материальным предметам) разные обозначения, постепенно разум мужается и вскоре поступит таким же образом с вещами идеальными.
«Как раскалывание [для топора] и видение [для глаза] суть энтелехия, так и бодрствование; а душа есть такая энтелехия, как зрение и сила орудия, тело же есть сущее в возможности» (Метафизика II, 1, 413а 5).
Вот перечень понятий, которые также употребляются в значении «Logos’a»: определение (hoiismos, horos, logos), разумение (phronesis, logos), соотношение (logos), форма (eidos, morphe, logos).
Сущность – это и привходящее (symbebekos) «Эта сущность должна быть либо вечной, либо преходящей без прехождения и возникающей без возникновения» (Метафизика VIII, 3, 1043b 15); и промежуточное (metaxy, meson) «Значит, и это будет некая другая отдельно существующая сущность, промежуточная между идеями и промежуточными [математическими] предметами, – сущность, которая не есть пи число, ни точка, ни [пространственная] величина, ни время» (XIII, 2, 1077а 10).
См. ДК 21 B 30.
Аристотель. Сочинения в четырёх томах. Том 1. – М.: Мысль, 1976. – С. 817.
Аристотель. Сочинения в четырёх томах. Том 3. – М.: Мысль, 1981. – С. 608.
Аристотель. Сочинения в четырёх томах. Том 1. – М.: Мысль, 1976. – С. 515; Том 2. – М.: Мысль, 1978. – С. 678. «Между тем все полагают, и давно уже было сказано, что определение (horos) имеется или только для сущности, или главным образом для неё, теперь же оказывается, что его нет и для неё. Значит, определения нe будет ни для чего; или в некотором смысле оно будет, а в некотором нет» (Метафизика VII, 13, 1039a 15–20). Так же о хоросе как определяющем: «Если эйдосы существуют и «живое существо» содержится и в «человеке», и в «лошади», то оно в них либо одно и то же по числу, либо разное (по определению оно, очевидно, одно: ведь тот, кто определяет, дает и в том, и в другом случае одно и то же обозначение» (VII, 14, 1039а 25).
(«Я имею в виду, например, если А присуще В, а средний термин (horos) для них Б и если для Б и А есть другие [средние термины], а для этих последних еще другие, то могут ли и эти [средние термины] идти дальше до бесконечности или не могут? Исследование этого – то же самое, что вопрос: ведутся ли доказательства до бесконечности, т. е. есть ли 200 доказательство всего или [термины] ограничивают друг друга?» (Первая аналитика II, 19, 82a 5).
«Ибо возрастание огня идет до бесконечности, пока имеется горючее вещество, между тем для всех естественных образований есть предел (horos) и соотношение (logos) величины и роста. А это зависит от души, а не от огня, скорее от выраженной в определении сущности (logos), чем от материи» (О душе II, 4, 416a 15).
«Доказательством образования [инея и росы] из пара, невысоко поднявшегося над землей, служит то, что иней [никогда] не образуется на горах (horos)» (Метеорологика I, 347a 25–30).
В «Топике» (V, 102a 5) и «Никомаховой этике» (VI, 1138b 20) отношение (horicos) приравнивается к эйдосу по той же эфемерности акта обозначения или эйдосу, его непостоянству между материей и формой.
См. примеч. [58].
