слушай меня ты. Эта комната слишком темна. Это ложе слишком холодно и жестко. Прекрасные пленницы… подождут до завтра.
Царь отшвырнул в сторону фонарь, и он с глухим звоном покатился по полу, заставив тени отпрянуть и смешаться.
– Ты думал, что-то изменилось?
С этими словами царь намотал на руку длинную косу и бросил Акамие на груду драгоценностей, сваленных на полу, – принадлежавшую ему долю военной добычи.
О пленнике
Солнечный зайчик пригрелся на щеке.
Ханис прерывисто вздохнул, как вздыхают дети после долгого плача, и проснулся.
Он лежал на каменном полу, вытянувшись на животе. Плечи болели нестерпимо, рук он не чувствовал.
В темноте один тонкий прямой луч протянулся от щели в заколоченном окне к его щеке.
После нескольких мучительных рывков Ханису удалось подтянуть ноги и сесть, наклонившись вперед. Плечи болели – впору кричать, но боги не кричат от боли. Ханис подставил солнечному лучу поочередно лоб, глаза, губы.
– Ахана, сестрица… Здравствуй.
Ласково, как в земной своей жизни, Ахана целовала его лицо теплыми губами. Ханис почувствовал мокрое на щеках и устыдился своих слез перед сестрой, но не мог их вытереть. Ему было жаль огорчать сестру.
Но надо было рассказать о том, что он видел ночью, пока она спала (как хорошо, что ты успела, сестрица): о толпе варваров, обжиравшихся в священном зале Дома Солнца (о Ахана, они хватали пищу руками и громко рыгали от сытости), о царе, одетом с нелепой роскошью, смешном и жалком в своей жестокости и алчности (разве не вкус и умеренность, и непоколебимое спокойствие духа отличают владык от черни и рабов?), который сел на священную колесницу богов, вообразив себя всемогущим повелителем вселенной (мы увидим, как вечное Солнце покарает осквернителя).
– Я пока не могу, Ахана, но я приду к тебе. Подожди, сестра…
Луч замигал – стражник прошел мимо окна – и снова прильнул к щеке. Привет и утешение коснулись души Ханиса, и он сказал задумчиво:
– Только двое среди них показались мне людьми, Ахана. Они сидели рядом: мальчик, похожий лицом на царя, и девушка, та дева-воительница, о которой нам доносили, помнишь? Ты еще не верила, что такое возможно у хайардов. У нее брови подняты высоко, как бы от удивления или жалости. Я не понял ее взгляда, а лицо ее закрыто покрывалом. Мальчик же отравлен их дикостью, но у него добрые глаза. Остальные – свиньи, бараны и гиены, вообразившие себя львами.
– Скоро мы встретимся, Ахана. Передай отцу и матери: я не задержусь здесь надолго.
О страданиях Эртхиа
О, голова, о…
Солнце било из широкого окна – прямо в глаза. Окно нерешительно покачивалось из стороны в сторону. И невозможно было отодвинуть в тень непомерно тяжелую голову.
Все же
