бабушке, пророкотав, что нехорошо убегать от такой красивой женщины. Бабушка приосанилась, перевела дух, но все равно потащила меня домой. Я осталась без прогулки.
Вскоре меня увезли в домик на Волгу. Манящие кошмары «Фонтанки за Московским» истончились и стерлись. Перед школой мы переехали в новый блочный район, а потом и вовсе в украинский Крым.
Следующий раунд переездов окончательно смел память о «Фонтанке за Московским», и ящики с «Мурзилками» тоже исчезли из жизни.
* * *
Каждое утро я раздумывала, куда пойти учиться, а каждый вечер слышала зов техно-ритма и шла кружиться в танце. Каждую ночь вспыхивали очаги праздника в тайных местах, там пульсировали незаметные постороннему взгляду маячки-вечеринки. По ним посвященные искали красоту в пустынных городах. Москва и Ленинград вросли друг в друга, став одним организмом, который от заброшенности словно покрылся сыпью. Мостовые заросли окурками, торговки сидели на тротуарах, пытаясь продать ненужный хлам. Мрачные женщины с колясками стояли в очереди за курицей. Стаи собак скалились перед музеем. А я веселилась в ночных клубах.
Летними ночами с разношерстными тусовщиками я залезаю в обветшалый поезд и еду вперед, в Ленинград. Или вперед, в Москву. Легко было утонуть в темных улицах, но черный подвал с флюоресцентными зигзагами рисунков – это клуб «Эрмитаж», значит, это Москва. Ватное пространство «Планетария» с гулкими забоями Вест Бама – это Питер.
В тот день дышать было нечем. Мои одноклассники попрятались на дачах, а я, окутанная тяжелой взвесью городской пыли, ковыряла землю в цветочном горшке. Вот бы изучить биологию, это важно сейчас, когда деревья стремительно исчезают с улицы Горького. Я плеснула побольше воды на хилый зеленый стебель, торчащий из горшка, взяла рюкзак и отправилась на вокзал.
Поезд качнулся и ринулся. Пассажиров шатало и расплескивался чай. Я залезла на верхнюю полку и крепко зажмурила глаза. Когда я их открыла, состав, подрагивая, подбирался к Московскому вокзалу.
Перспектива Невского диктует свои правила. Прямо пойдешь – в Эрмитаж попадешь. Я это правило не нарушаю, сразу иду прямо.
Старушка на входе, в желтом берете, чулках и ботах, с прилипшей к губе беломориной, отрывает от билета слово «Контроль» и бережно складывает обрывки в картонную коробку.
Золотая лестница падает с неба. Я снимаю сандалии и, воображая себя средневековой простолюдинкой, босиком спешу к «Мадонне Литте».
В школе нас водили в Эрмитаж раз в неделю, каждая суббота – новый зал. Я ходила по музею на спор, с завязанными глазами, бодро перечисляя названия комнат и картин. Пусть я не знаю, где мне учиться, но имею право разгуливать по старинному паркету босиком.
Вот она. Я утыкаюсь в миловидное личико – щечки, завитушки, складки и пяточки. Мадонна с Младенцем. Я зависаю на полувздохе. Хорошо, никто меня не видит за таким консервативным занятием.
