на папиросу или «козью ножку».
Дома запах табака от меня почувствовали сразу же. Тётя серьезно говорила со мной, но я с ребятами все равно потихоньку курил. Один раз у оврага мы увидели открытую венгерскую машину. Внутри ее лежала коробка с сигаретами. Венгров вблизи не увидели, и коробка оказалась у нас. В овраге мы ее открыли и удивились. Таких сигарет никто из нас никогда не видел. Они были в золотой обертке, в красивых пачках, ароматные. Мы спрятали коробку в какую-то яму и потом потихоньку наслаждались этими сигаретами. Если бы мы попались на воровстве, «концовочка» ждала нас веселая – могли убить на месте, или основательно избить. Я закурил в возрасте 12 лет и курил почти двадцать лет.
…Бои на Белгородском направлении шли непрерывно. То наши войска шли вперед, то вынуждены были отступать. Зимой 1943 года я попал в несколько историй, которые могли для меня окончиться трагически. В одном из разрушенных домов, недалеко от школы и городского сквера, ниже Дома культуры была типография нашей районной газеты «Колхозная жизнь». Мы с ребятами забрались внутрь здания, и нашли на полу рассыпанные литеры – шрифт. Здесь же валялась пустая металлическая коробка от пулеметных лент. Мы стали набивать ее шрифтом, толком еще не зная, зачем он нам нужен. Кто-то из ребят сказал, что будем печатать книгу.
Выходим из здания, а навстречу идет немец. Увидел у нас в руках коробку от пулеметных лент и поманил пальцем к себе. Заставил открыть коробку, а я взялся ему объяснять, что это шрифт и что мы будем печатать книгу. Он долго рассматривал литеры, пытаясь понять, что это такое. Потом до него, наверное, дошло, что это не патроны. Или немец попался тупой, или я уж очень убедительно все ему объяснил, но он бросил литеру в коробку и жестом показал нам, что мы можем идти и отпустил нас. Хотя все могло быть иначе. Нас могли обвинить в чем угодно, в том числе и печатании листовок, передаче шрифта партизанам. Но никаких листовок против немцев, за время оккупации, я в городе не видел.
До оккупации города немцы с самолета разбрасывали листовки. Я читал их. Немцы предлагали нашим солдатам сдаваться в плен. Помню, что в них было написано: «Штыки в землю! Прочти и передай товарищу!» и нарисована бегущая свастика, от которой убегают наши солдаты.
Вторая история произошла дома. У нас в большой комнате жили немцы. Немецкий офицер сидел около печки и сжигал топографические карты. Я был рядом и попытался из кипы карт вытащить одну, чтобы просто посмотреть. Раньше я их не видел. Теперь я понимаю, что на ней была нанесена оперативная обстановка. Карта была разрисована цветными карандашами. Немец посмотрел на меня со злостью, подозрительно, и я тут же получил от него по шее. Хотя никаких крамольных мыслей у меня в тот момент не было. Передать карты нашим военным или партизанам я не мог, поскольку их в нашем районе не было.
И еще одна история – это уже совсем серьезно. Когда немцы ушли у нас в большой комнате на полу ночевали венгры. Как только они тоже совсем ушли из дома, я заглянул в комнату
