в кресле с сигаретой, его мысли уже складывались в основательные размышления. В тот период жизни он искал тишину. Моррисон, поклонник всех больших городов мира, не любил провинцию и глубинку, но после того, как он решил оставить военную карьеру, он вдруг почувствовал, что почему-то не хочет вновь оказаться среди шума и блеска ночной жизни.
Итальянская деревня залечивала болезненное состояние внутренней пустоты капитана Моррисона. Пронизывающая, разрушительная, она не оставляла после себя ничего, кроме гигантских свистящих дыр. Когда он начал приходить в себя, то почувствовал потребность выезжать из деревенского укрытия. Он взял напрокат машину и поехал в Рим. И даже поездка до города вызвала в нем массу эмоций. Моррисон неоднократно и с удовольствием рассказывал, как итальянцы несносно водят машины, особенно разговаривающие за рулем: они скорее будут жестикулировать, чем держать руль. Для англичанина это было, по меньшей мере, непривычно.
Рим поразил бывшего военного до глубины души. Он вернулся на Родину – так говорил он об этом городе, хотя никогда не был там прежде. Рим стал его любимым местом на земле. Позже, он говорил мне о том, что там есть вещи, которые не меняются со временем. Это мальчишки, бегающие по улицам и кричащие что-то друг другу на своем певучем языке. Это пожилые набожные женщины, развешивающие только что выстиранное белье на балконе или на веревках, протянутых чуть ли не над улицами. Это кружева на воротничках и черные элегантные платья по воскресеньям для похода в церковь. Это священники, вдруг появившиеся в конце улицы, одеяния которых развевались на ветру. Это едва уловимая атмосфера фильмов Феллини, особенно «Амаркорда», потому что эти фильмы были сняты для Италии, а Италия была создана для этих фильмов. Это купола церквей и базилик, выступающие вдруг между домами. Это красивые мужчины в темных очках, похожие на всех актеров стразу и неутомимые длинноволосые женщины, по-разному красивые. Это странная и манящая смесь античности, христианской религии и шума современности. Античные руины, даже, казалось, не обращали внимания на окружающую их суету, машины, кафе. И контраст был во всем, рассказывал Моррисон: неспешный ритм жизни и горячность уличных диалогов каждый день давали ему повод для удивления, восхищения и восторга. Он все чаще напевал мелодии Нино Рота.
Коул Портер, все же, временами звучал в его мыслях, и это вызывало в нем воспоминания об Англии. Американец Портер всегда жил в доме англичанина Моррисона. У него было несколько пластинок этого композитора. Он говорил, что его песни всегда вызывали в нем теплую грусть, тоску по старой Америке, где он никогда не жил и которая безвозвратно ушла. Ушли куда-то далеко, но не совсем безвозвратно, и его воспоминания о первом танце с красавицей-соседкой Джейн под одну из мелодий Портера. Он не мог точно вспомнить лица этой девушки, но помнил ощущение от танцев с ней. Со временем, Джейн и Портер соединились в единый и очень приятный душе Моррисона образ, который
