показала на Настю. Так и замерла в этом угрожающем положении.
– Такого твоего поведения я не приму.
Искупникова, прищурившись, стояла посреди зала, пока, опустив голову, опять не хихикнула:
– Вот теперь точно сделаю.
Лицо Андрея страдальчески исказилось, но он, словно хотел мучиться ещё сильнее якобы желая добить себя. Это было какое-то сладострастие терзания.
– Ну и пусть, заслужил,– Андрей вскочил с кресла в припадке волнения или даже эйфории.– Ну и пусть, пусть… Тем лучше. Я уж и хочу этого. Друзья, послушайте меня. Только не подумайте, что я дурак или извращенец какой-нибудь, но мне хочется открыть вам душу свою, хотя это сейчас и не к месту, и не вовремя. А, может, так кажется. Разве можно к месту и вовремя душу открывать?
– Полетел, теперь не остановить,– вырвалось у Алины или она сделала такой вид, что у неё вырвалось, а не нарочно было сказано. Она опять чуть отступила и жестом попросила не прислушиваться к своим словам,– так поступают святые грешники от бога, которые в отличии от других, измазанные грязью, думают не о том, как отмыться, а о том, как не испачкать.
– Ты, Алин, можешь всё, что угодно говорить… Только я от своего не отойду. Это последнее, ещё жгучее… Когда я шёл к вам сюда… Такая история случилась. Я прилично опаздывал и искал оправдания. Я думал, что мне нужно сказать, чтобы вы не обиделись, что я опоздал. И довольно сильно задумался. Даже испугался, когда услышал, что кто-то меня зовёт. Рядом со мной по тротуару шёл мужик какой-то. «Брат, доведи меня, пожалуйста. Доведи меня до дома». Вот так он говорил. Он меня братом назвал. Братом! От него сильно пахло водкой. Он еле стоял на ногах, шатался. Я на миг засомневался. «А тебе далеко?» Подлец! Ох, какой подлец! Я чуть под землю не провалился. Я чуть ему на шею не кинулся. Эту секунду сомнения… Я же себе её никогда не прощу. Он сказал, что надо только перевести через дорогу, и будет его дом. Я взял его под руку. Мы перешли дорогу, и тут мужик схватился за сердце. Он попросил остановиться и начал искать по карманам. «Как раз хватит»,– он считал какие-то копейки. На углу, рядом с его домом была аптека. Он двинулся туда. Если бы я его оставил, он бы упал. Мужик сказал, что хочет купить таблетки какие-то… чтобы сердце не болело. Мы купили, он засунул две под язык. Опять идёт, шатается, я с ним, а сам он такой чистенький, опрятненький, слабенький… И быстро, очень быстро хлопал ресницами, как будто боялся расплакаться. Я не могу смотреть, как люди вот так моргают. И ещё я не выношу заик… Он заикался, я вам забыл сказать. Клянусь, если бы у него не было рук и ног, мне бы было его не так жалко. Жальче всех на свете заики. Я не могу слышать, как люди заикаются… и не могу выговорить самых простых слов. Я не могу это выносить. А он ещё и моргал так часто. Нет ничего жальче… как смотреть на того, кто моргает глазками так жалобно… Реснички у него были такие… длинные, густые. Ладно, не буду… В общем, он опять стал шарить по карманам. Ничего там не было. Он махнул рукой и сказал идти дальше. Я хотел его проводить до самой двери, я боялся за него. Но он стеснялся, что какой-то мальчик доведёт его до двери. Стеснялся, может, родственников, может, меня, а я думаю, что себя он стеснялся. На лестничной
